Луна в ущельях
Шрифт:
— Незлечимая, друг мой.
— Это еще вопрос! Папа, зайди, пожалуйста, к светилам, узнай все. Может, ему нужно лететь в Москву? Мы должны спасти его, ты слышишь? Я без него ничего не хочу.
— Конечно, спасем, какой вопрос, — с поспешностью сказал он и вытер неожиданно взмокший лоб ладонью.
— Ой, папище! Дай я тебя поцелую! — в трубке опять часто и громко дышали. — Ты — самый лучший на свете, папка!
— Ладно, ладно, прибереги изящную словесность для другого случая. А у меня для вас сюрприз, дамы!
— Какой?
— Мы
— А ты что молчишь, дочка? — спросил он.
— Еще не все поняла. Мне надо подумать, папка.
— Подумай.
Телефонистка по обыкновению бесцеремонно прервала разговор, и Стырне, придержав в руке трубку, подул в нее несколько раз, медленно положил на рычаг и направился в кухню.
— Что скажешь, Ян? — Мирдза слышала его реплики и основное поняла.
Стырне разлил по фужерам вино, выпил залпом свою долю и сказал:
— Надо перебираться.
— Я тоже так думаю. А что это за парень у Динки?
— Геолог, — сказал Стырне, — наверное, хороший парень. Ты знаешь, сестра, растет, пожалуй, в чем-то для нас, стариков, неприятное поколение. Слишком все рационально, агрессивно, если можно так сказать, не всегда искренне и уж совсем редко простодушно. Улыбается, а дьявол поймет, что у него на душе.
— Имеешь в виду ее парня? — помолчав, спросила Мирдза.
Стырне, опять думавший теперь о разговоре с Вербиным, не сразу понял вопрос сестры, потом отрицательно мотнул головой:
— Нет, не его, он другой. Впрочем, все они хороши. Да уж ладно, не нам их переучивать, это сделает жизнь. Еще ни одно поколение не обходилось опытом отцов. С годами сами поймут, почем фунт лиха.
— Да, я тоже обо всем этом не раз думала, — Мирдза тихонько вздохнула.
— И все-таки, сестренка, — задумчиво сказал Ян Зигмундович, — всю систему воспитания надо как следует на ноги поставить. Как сейчас воспитаются разные Валерки и Светланки, как вооружатся идеалом — такое и будет общество.
Брат и сестра согласно помолчали.
— Ну ладно, — Мирдза коротко вздохнула, — не будем забираться в дебри. Хорошего, конечно, больше, чем плохого. Чего стоит одна Динка. Золото, а не девка. И парень ее, как видно, неплохой. Тем более он должен понимать, что девчонку надо оставить в покое. Тут я согласна с твоей салакой.
Стырне хмуро кивнул:
— Да, и потом — в Москве легче забудется.
Мирдза покосилась недоверчиво:
— Ты толковал что-то относительно Рудзутака?
— Мало ли что! — Стырне резко оборвал сестру. — Поболтали — и баста. Дело надо делать. Я не хочу больше разговаривать на эту тему.
И Мирдза вдруг увидела, как проглянул в любящем отце один из тех неумолимых яростных мужиков, которые
5
Когда поздно вечером Стырне вернулся в гостиницу, Виктор Степанович в полосатой пижаме пил из термоса чай, просматривал вечерние газеты. Они поздоровались, будто не виделись по крайней мере неделю — таким наполненным и протяженным оказался их первый день в столице.
Не замечая подавленного состояния Стырне, Виктор Степанович оживленно рассказывал об успешных испытаниях перлита, получающего теперь всероссийскую прописку. Чуть косо разрезанные, насмешливые глаза Виктора Степановича искрились так, как будто ему присуждена уже Ленинская премия, — и Стырне искренне позавидовал бесхитростной натуре товарища. Сам он чувствовал себя неспособным радоваться или печалиться сколько-нибудь. Пожалуй, слишком надоели ему все эти передряги.
Переодевшись, он взял газету, сел в кресло с широкими полированными подлокотниками и с облегчением вытянул ноги. Стоявший подле кресла торшер светился мягким зеленоватым светом, и Ян Зигмундович впервые за день почувствовал, как он устал. Поняв его настроение, Виктор Степанович тоже молчал.
Некоторое время они шелестели газетами, курили, перебирали каждый про себя события последних дней, перебрасывались изредка односложными, ничего не значащими замечаниями. Виктор Степанович встал, пожелал спокойной ночи, но у самой двери спальни остановился, словно что-то вспомнив:
— Кстати, как вам понравился курбет Вербина? Ловкач, не правда ли?
— Какой курбет? Я ничего не знаю.
— Неужели не слыхали? — Обрадованный случаю еще немного поболтать перед сном, общительный Виктор Степанович закурил новую папиросу: — Начальник главка решил передислоцироваться повыше — вот и все.
— Куда? Кто сказал? — спросил Стырне, вспоминая разговоры инженеров, которые он пропускал сегодня мимо ушей.
— В министры метит — не меньше. Я о нем уже всего наслушался. Чует, бестия, куда ветер дует — ну и переменил галсы. Далеко пойдет, посмотрите.
— На какую же должность?
— Пока начальником отдела. А дальше дело сладится, посыплются на него, как из рога изобилия, награды и повышения.
— Почему? Вы, кажется, сами говорили, что он — плохой человек.
— А разве я говорю, что повышения получают только хорошие люди? Как раз хорошие люди чаще всего скромно свое дело делают, а командуют зачастую ловкачи, вроде вашего Вербина. Ради карьеры такой продаст мать родную, а товарища растоптать ему легче, чем прихлопнуть муху. А ну их к богу в рай! — Виктор Степанович махнул рукой и скрылся в спальне.