Луна в ущельях
Шрифт:
Надрав бересты, Вадим развел костерик и, просушивая над ним в консервной банке шлихи, ссыпал их в бумажные капсулы, обозначая карандашом место, дату и номер пробы. Бабасьев уже поджидал спутника на верхнем ярусе водопада.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1
Всю ночь была пороша, снег густой пушистой пеленой застилал Москву. До утра двигались по улицам снегоочистительные машины, орудовали лопатами
«Волга» плавно катилась по мостовой, огибала пустынные в такую рань белые скверы, обгоняла наполненные до отказа троллейбусы — был час пик. Мелькали вывески магазинов и учреждений, пестрели театральные рекламы, торопились, толкались пешеходы. Сегодня в этой обычной суете была какая-то особая, едва уловимая приподнятость. Во многих витринах уже появились елочные игрушки, кое-где стояли насупленные деды-морозы. Проносились машины, нагруженные пахучими елками, на площади Пушкина плотники строили детский базар. Москва готовилась к встрече Нового года.
Не отрывая глаз от дороги, молоденький таксист, как и все столичные шоферы осведомленный обо всем на свете, с олимпийским спокойствием рассказывал о вчерашней автомобильной катастрофе (были и жертвы), о появившейся в продаже новой модели телевизоров и о том, сколько мячей на матче в Алжире удалось провести левому крайнему спартаковцев Хусаинову в ворота хозяев поля.
Стырне упорно молчал. Он с дороги еще не успел выспаться как следует, очень сказывалась разница во времени с Каргинском, и только в нужных местах размыкал тяжелые веки, чтобы не пропустить знакомый с детства перекресток, памятную улочку или особнячок.
Да, что-что, а уж Москву он знает неплохо. И в Кремле живал в те еще «архаические» времена, когда, как и ныне, открыт был туда доступ публике, и Замоскворечье знает, как свои пять пальцев — там, в неказистом домике на Пятницкой, в семье демобилизованного латышского стрелка Зигмунда Стырне и рос маленький Ян. Рос. Оказывается, когда-то все-таки рос. А, ей-богу, иногда кажется, что и не было этого. Так всегда и был взрослый, «руководящий». Да, сколько уже после Горного института исхожено и изъезжено земель, сколько лет на далеком Каргине... А каждый год один или вдвоем с Ильзой бывает в родном городе, обходит дорогие заветные места. Когда здесь стала учиться Дина — и подавно.
Сквозь заиндевевшие стекла автомобиля Стырне смотрит на Москву, угадывает в толпе на тротуарах таких же, как он сам, приезжих, торопящихся в главки и министерства с докладами, сметами и штатами на новый хозяйственный год. Поднимутся новые предприятия и на Каргине. Пойдет свой собственный дешевый алитэ-каргинский суперфосфат на поля и сады. Только он, Ян Стырне, не сделал для этого ничего... Что ж, надо делать сейчас. Еще хватит хлопот. И себя в обиду нельзя давать. Иначе стыдно будет перед товарищами, перед чистыми и верящими глазами Дины. «Выдюжим, папка?»
2
В главке с утра уже полно народу, в отделах оживленно переговариваются с работниками главка командировочные. Наметки по Каргинскому управлению предварительно согласованы были с самим начальником, уехавшим затем в длительную командировку в Монголию; стало быть, осталось только внести кое-какие коррективы и уточнить проект.
— Ну что ж, с вами, по-моему, все ясно, — сказал Вербин, — вертолет один получите, а на второй рассчитывать не приходится — вы не одни.
Стырне внимательно слушал, иногда поворачивал голову и всматривался в лицо начальника.
— У нас найдены фосфориты, Герман Алексеевич, — сказал он.
Вербин неуловимым движением скинул очки, концом вязаного шерстяного галстука протер стеклышки и, водрузив на место, внимательно поглядел на Стырне.
— Вы что-то сказали, Ян Зигмундович?
— Я сказал, Герман Алексеевич, что в Каргинской тайге обнаружено промышленное месторождение фосфоритов.
— Мне показалось, что я ослышался, извините. Так это правда?
— Правда.
Вербин встал, прошелся по просторному кабинету. Рядом с огромным стальным сейфом, стоящим в углу, он казался совсем маленьким... Значит, его не очень обрадовало сообщение. Впрочем, и ожидать этого было трудно. Ведь эпизод в тайге не приснился, а действительно был, и ты, Стырне, сказал тогда свое слово. И никуда от этого не денешься. Да если и отбросить этот эпизод, так еще раньше именно Вербин официально утвердил выводы комиссии об отсутствии в этом районе промышленно пригодных фосфоритов. Вряд ли ему приятно опровергать сейчас там, «в верхах», это свое мнение. Должно быть, именно своим авторитетом он дорожит прежде всего. Что же делать дальше?
— А пожалуй, и правда, не дурно было бы вашему краю иметь собственные фосфориты, — Вербин неожиданно блеснул своими стеклышками. — Расскажите-ка подробнее, Ян Зигмундович.
Стырне стал рассказывать. Заново коротко доложил всю обстановку, подчеркнул свою прежнюю ошибочную позицию в этом вопросе. Отметил, что открытие сделано на страх и риск начальника поискового отряда на участке, не обозначенном ни на одном из маршрутов Алитэ-Каргинской экспедиции.
— Что ж у вас там анархия, Ян Зигмундович? — Вербин холодно вскинул на него глаза. — Открытие, инициатива — все это прелестно, однако...
— Победителей не судят, — сухо отозвался Стырне.
Хозяин кабинета спросил уже слегка раздраженно:
— А образцы обработаны?
— Не успели еще.
— Вот видите, и образцы еще не обработаны, а вы поднимаете шум и говорите о каких-то победителях. Год, дорогой мой, уже сверстан, как говорят полиграфисты, — и он плотно уселся в свое кресло.
— Без учета нового месторождения.
— Учтется в следующий раз. Мы всегда должны иметь перспективный резерв, Ян Зигмундович.