Лунная опера (сборник)

Фэйюй Би

Отец тем вечером изрядно выпил и наговорился, его изощренные примеры из древнекитайских текстов и поговорок лились потоком. Тубэй пил вместе с отцом, и в конце концов он понял, из-за чего тот убивался. Его «ну и пусть» относилось не к Тубэю, а к миссии и заветам семейства Инь. Подтекстом этого «ну и пусть» звучали горькие для восьми поколений предков слова о том, что клан семейства Инь прекращает свое существование! Под занавес отец вспомнил народную пословицу, на примере которой он сделал заключение о своих недостойных сыновьях: «Сын-тигр хуже, чем сын-семьянин». Это относилось к Тунаню. А о Тубэе он отозвался еще жестче: «Сын-баран хуже, чем сын-волк». Сказав это, отец замолчал и плотно сжал губы. Тубэю показалось, что именно такое твердое и одновременно уязвимое выражение лица присуще всем представителям их учительского рода. После этого старик закрыл глаза, откинулся назад и потерял сознание.

Отца отвезли

в больницу. Сначала ему поставили диагноз «тепловой удар», однако не все было так просто. После того как они поменяли две больницы, состояние отца только ухудшилось. Его организм напоминал целые недра всяких болячек: чем глубже проводили обследование, тем больше недугов у него находили. Сначала ему сделали рентген с применением бариевой каши, потом сделали гастроскопию, потом провели гистологический анализ, в результате, к всеобщему ужасу семейства Инь, у него обнаружили рак желудка в последней стадии. Оказывается, он болел уже два или три года, но просто не замечал. Когда отца положили на операционный стол, то после разреза хирург тотчас зашил его снова. Вернувшись из больницы, отец обронил лишь одну фразу: «Перед предками позора не оберешься». В течение следующих двадцати с лишним дней отец отказывался от всякого лечения и проводил целые дни в ободранном плетеном кресле. Скрип, который издавало это старое кресло, казался еще более невыносимым, чем стон отца. Старик же, свесив голову, отупело взирал на снующих по улице Циншицзе детишек. Он никак не мог смириться с мыслью, что яркая полная луна в конце концов становится ущербной. День и ночь он повторял лишь одну и ту же фразу, которую произнес после возвращения домой: «Перед предками позора не оберешься». Эти слова и стали его предсмертным заявлением. Он повторил их раз сто.

Закончив с похоронами, Тунань возвратился в свой провинциальный центр, но через неделю неожиданно вернулся снова. Едва переступив порог, он воскурил в память отца свечи и отбил поклоны. Закончив обряд поклонения, он подозвал к себе Тубэя и сказал:

– Отбивай поклоны.

Тубэй послушался. Когда он уже вставал на ноги, старший брат вытащил плотный желтый конверт, это было извещение университета о зачислении. Без всякого выражения на лице он произнес:

– Это особое платное отделение, восемьдесят тысяч юаней.

Тубэй был застигнут врасплох, происходящее напоминало сон, ему с трудом верилось во все это. Он принял конверт, мельком взглянул на него и, подняв голову, спросил:

– Но почему в педагогический?

Старший брат, глядя на него, сделал шаг вперед:

– Повтори, что сказал.

Тубэй заткнулся. Когда брат произносил эту фразу, Тубэю надлежало замолчать. Как ни крути, а рок учительского ремесла его все же настиг. Судьба есть судьба, и если раньше Тубэю суждено было увязнуть под бдительным оком отца, то теперь он был погребен под молчаливым распоряжением старшего брата. Тубэй отвел взгляд, мысли его улетели вдруг совсем далеко. Словно в глаза ему дунул холодный ветер, донесшийся из глубины ста пятидесяти лет, из времен двадцать третьего года правления императора Даогуана.

Чтобы разбогатеть, Тунаню понадобилось пять лет, или, другими словами, одна тысяча восемьсот двадцать шесть дней. Сам Тунань говорил, что не относит себя к нуворишам. Ведь, по его словам, нувориши подсчитывают свои доходы, исходя из почасовой прибыли. Старший брат, вытянув палец вперед, несколько раз повторил, что он к нуворишам не относится. В его речи уже совершенно не чувствовалось деревенского акцента, присущего Дуаньцяочжэню, он уже давно четко разделял и верно употреблял звуки «цз, ц, с» и «чж, ч, ш».

Тунань относился к той категории богачей, которые уделяют большое внимание своему гардеробу, у которых открытый лоснящийся лоб, крепкие белые зубы, солидные мочки ушей, да и весь вид говорит о крепком здоровье. Когда бы ни пришлось увидеть Тунаня, он всегда выглядел на все сто: здоровый, сытый и довольный. Ему было немногим больше сорока, по лицу сложно было определить, сколько именно. Большинство успешных мужчин среднего возраста выглядят именно так. Тунань находился в самом расцвете сил, и это самым благодатным образом сказывалось на его половой активности. Он мог с одинаковым успехом развлекаться как со зрелыми женщинами, так и с молоденькими девушками. Воистину весь любовный диапазон был в его распоряжении. К Тунаню то и дело наведывались женщины всех мастей. В его жилище они заходили модельной походкой, характерно покачивая бедрами. А выходили уже совершенно по-другому, становясь кроткими, нежными, томными и ленивыми, что приближало их к образу скромных добродетельных девушек. Происходившие с женщинами метаморфозы были настолько сногсшибательны, что давали Тубэю пищу для фантазий. А сила воображения – дело индивидуальное, и ничто ей противостоять не может. Если говорить конкретно, то для Тубэя предметом

живейшего интереса стали заготовленные под подушкой у Тунаня презервативы. Как-то раз Тубэй стащил у брата одну упаковку, чтобы изучить, какими именно штучками балуются современные мужчины и женщины. Тубэй тоже решил действовать, ему непременно нужно было что-то предпринять, ему совершенно не хотелось отставать от старшего брата. Единственный выход – начать жизнь с чистого листа. Только в этом случае он мог стать старшим братом номер два, вторым Инь Тунанем, лишенным всяких изъянов. Тубэй вышел на улицу, пожевывая резинку. Он долго бродил, прежде чем остановился у входа одной из аптек. Сдерживая сердцебиение, он устремил взгляд прямо перед собой, выискивая нужное. Наконец-то он увидел заветную надпись: «противозачаточные средства». Округлые ярко-оранжевые иероглифы красовались на стикере, приклеенном прямо на стекло витрины. Тубэй вошел в аптеку, он никак не предполагал, что в глубине души весьма одобряет основной курс Китая на политику плановой рождаемости. От этого он тут же испытал какое-то благоговейное чувство. Тубэй положил на прилавок деньги и в стиле Чоу Юньфата [11] одним пальцем отправил продавцу купюру, быстро загнув при этом два пальца вниз. Продавец одной рукой принял деньги, другой потянулся за товаром. Вся эта сцена длилась каких-то несколько секунд и напоминала слаженные действия подпольщиков. Тубэй спрятал свое «приобретение» между страниц «Общей истории Китая», отчего она сразу стала выглядеть еще толще.

На праздник первого октября Тубэй привел домой девушку. Этот замечательный день нужно было провести соответствующим образом. Тубэю не нравилась эта девица с музыкального факультета, просто он учуял, что ее можно было легко затащить в постель. Они вместе сходили на лазерное шоу, отобедали в ресторане «Кентукки», после чего поймали такси. Уже в машине его однокурсница заелозила. Запрокинув руку, она пыталась притянуть к себе голову Тубэя. Изо рта у нее пахло смешанным запахом недавнего обеда. Они поднялись на седьмой этаж, войдя в квартиру, прошли через гостиную, а потом налево: именно здесь находилась спальня Тубэя. На несколько секунд он остановился и в это мгновение ощутил себя одновременно собой и Тунанем. Однако он понимал, в чем его отличие от старшего брата. Это ощущение не давало ему покоя, поскольку содержало коренную разницу между мужчинами. Держа за руку однокурсницу, Тубэй то проявлял напористость, что отражалось в поцелуях, то вдруг отступал. Наконец они оказались прямо перед кроватью. Путь к отступлению был закрыт. Для каждого мужчины отсутствие возможности идти на попятную представляет собой серьезное испытание. Закончив целоваться, они стали раздевать друг друга. Сначала они делали это медленно, но на полпути это начало их тяготить. Действуя под влиянием сумасшедших импульсов, они отбросили все условности.

Именно в этот критический момент домой возвратился старший брат Тунань. Видимо, это было предопределено свыше. С незаурядной проницательностью, присущей мужчинам, Тунань открыл дверь в спальню Тубэя. Взгляд Тунаня был буквально наэлектризован, брат стоял, скрестив руки на груди. Крайне медленно он вытащил правую руку и направил ее прямо к лицу Тубэя. Далее последовали удары: сначала по правой, потом по левой щеке. Подняв с пола пеструю юбку, Тунань бросил ее в сторону девицы и резко сказал:

– Вон! А ну вон отсюда!

Девушка оставалась невозмутимой, она вполне могла противостоять создавшейся ситуации. Прикрывая руками самые сокровенные места, она хладнокровно ответила:

– Это ты вон отсюда!

Тунань изменился в лице, казалось, его застигли врасплох. Он кивнул и, подавшись назад, вышел из комнаты. Девушка встала на цыпочки и надела юбку, вид у нее был недовольный. Застегивая молнию, она будто про себя повторяла: «Ну и ну». Произошедшее ее очень разозлило, и она все продолжала бубнить: «Ну и ну». Она ушла. Когда она только переступала порог этого дома, в ней еще проскальзывала какая-то жеманность, но сейчас в ней вдруг проснулась такая прыть: можно сказать, она рвала и метала, так что ни о какой нежности и томности говорить уже не приходилось. Ни о каком образе добродетельной девушки речь и не шла. Тубэй отстраненно стоял на прежнем месте, он даже забыл одеться, на его лбу, словно капельки на стекле душевой кабины, выступила испарина.

Тунань возвратился уже совсем поздно. Пьяный вдрызг, он ударом ноги распахнул дверь. Когда Тунань напивался, то сразу начинал выглядеть на свой настоящий возраст, при этом вылезали наружу все негативные стороны его непреклонного характера. У мертвецки пьяного Тунаня в душе обнаруживались уязвимые места, причинявшие ему немалые страдания. Из чемоданчика с кодом он вытащил черно-белую фотографию и вставил ее в дорогую рамку из красного дерева. То была фотография отца. Несмотря на нетрезвое состояние, Тунань помнил секретный код, в котором отчеканилось его затаенное горе. Он обратился к брату: