Лунная опера (сборник)

Фэйюй Би

Цин Го решила уточнить:

– Вы имеете в виду, не растрачиваться на постельные дела?

Эта фраза настолько покоробила Линь Хун, что она не нашлась с ответом. Между тем Цин Го, скрестив руки на груди, вдруг сама перевела разговор в другую плоскость. Улыбнувшись, она сказала:

– Госпожа Линь, вы ведь красивая женщина, да к тому же еще и молодая.

Линь Хун не могла сообразить, являлись ли обращенные к ней слова искренним комплиментом или же просто издевкой.

– То есть я могу еще путаться с мужиками, не так ли, – сорвалось с ее языка.

Линь Хун была явно не в духе, слишком уж фривольно прозвучала эта фраза из уст главного редактора. Она осознала, что дала маху, и тут же прочувствованно обратилась к Цин Го:

– Ты ведь такая молоденькая, неужели не устала от такой жизни?

На этот

раз в некоторый ступор впала Цин Го. Помолчав, она смерила оценивающим взглядом главного редактора и, медленно выговаривая каждое слово, спросила:

– Госпожа Линь, а вы не устали от своей жизни?

Ну и ну! Слыханное ли это дело? Сколько раз Линь Хун приходилось беседовать с людьми за этим столом, но никогда она не сталкивалась ни с чем подобным. Обычно это она диктовала свои условия другим, но никак не наоборот. Кто бы мог подумать, что Линь Хун зайдет в тупик, она не то чтобы решила воздержаться с ответом, ей и вправду нечего было сказать. Она едва сдержалась, чтобы резко не поставить Цин Го на место, но, к счастью, зазвонил ярко-красный телефон. Линь Хун сняла трубку, на секунду приложила ее к уху, потом, прикрыв, обратилась к Цин Го:

– Возвращайся к себе. – Линь Хун успела утихомирить свой пыл, а потому просто строго добавила: – Надеюсь, ты еще раз подумаешь над своим поведением.

На этом инцидент был исчерпан. Линь Хун больше ни за что в жизни не хотела возвращаться к обсуждению с Цин Го данного вопроса. Линь Хун снова приложила к уху трубку:

– Алло…

Линь Хун почувствовала, что устала. Пока шло редакционное совещание, она словно пребывала в тумане. Как часто говорила Цин Го, «пропал вкус» к жизни. Усталость была настолько явной, что уже ощущалась на физическом уровне. На самом деле для Линь Хун это был ее обычный образ жизни – быть заваленной ежедневной рутиной. В ее потоке не было ни одного «неважного» или «незначительного» пункта: выполнение указаний свыше, управление кадрами, преобразования на местах, просьбы одних, жалобы других, вопросы, связанные с питанием, обновлением оборудования и подорожанием бумаги, письма в редакцию, обустройство похорон старых работников, выход в декрет сотрудниц издательства, организация состязаний от лица профсоюза, выборы в конце года. Одному нужно было оказать помощь с жильем, другому – дать новое звание, третий хотел вступить в партийные ряды, четвертый планировал идти на повышение. Все эти дела были важными и требовали от Линь Хун участия и ее пристального внимания. Ежедневно ее ждала полная корзина дел в качестве руководителя или исполнителя. И все эти дела являлись «важными» и «значительными», и что самое главное, она требовала, как от начальства, так и от подчиненных, такого же ответственного подхода к участию и решению вопросов. Вышло так, что и начальство, и подчиненные, требуя внимания, также превратились в часть ее работы. Только многократное и терпеливое выполнение ежедневных задач могло обеспечить стабильное функционирование коллектива. Поэтому для Линь Хун усталость была непозволительна, она могла только «собраться с силами» и продолжать восхождение на гору. А ведь верно подметила эта девица, спросив, «неужели она не устала от такой жизни». Эта девчонка, да и все остальные прекрасно понимали, что Линь Хун только обманывает саму себя, когда с сияющим лицом снует туда-сюда на лифте и без конца мотается по городу на машине. Жизнь Линь Хун напоминала сновидение, в котором она уже перестала быть хозяйкой положения. Не она управляла своим сном, а он руководил всеми ее действиями. В этом сне участвовала лишь она одна, и она никак не могла проснуться. Думая об этом, Линь Хун почувствовала еще большую усталость и испытала враждебность к себе и к каждому, кто сидел на совещании.

Но она не могла жить иначе. В противном случае она уже не сможет существовать в своем сне, а превратится в пастушью собаку из чужих снов. А свой сон, пусть он и иллюзорен, по-всякому приятнее.

Если бы существовала возможность сбросить один или пару десятков лет, кем бы тебе хотелось стать, Линь Хун или Цин Го? Так спрашивала себя сейчас Линь Хун. Сидя на совещании, она думала совсем не о нем. Между тем выражение лица она сохраняла серьезным, словно заголовок на первой полосе. В глазах Линь Хун появилась жирная надпись: «Превратиться в другого человека или остаться собой?»

Линь Хун

затруднялась с ответом.

Она засунула руку в карман и нащупала монетку.

На совещании в этот момент как раз обсуждали заголовок передовицы. Редактор из отдела социальных новостей упорно настаивал на том, чтобы использовать материал из полицейского участка с улицы Чжуанъюаньцзе. Он отметил, что им непозволительно отставать от Цзинаня и Шанхая с их актуальными новостями. У них должны быть свои собственные герои, свои образцовые коллективы, и полицейский участок с улицы Чжуанъюаньцзе нужно привести в пример. Редактор из отдела экономики возразил, сказав, что особенностью их издания всегда являлось отражение экономической ситуации. В этом свете самой важной была новость о том, что на заводе номер семь тысяч двести восемь наблюдалось большое количество увольнений. Благодаря внутренней проверке «значительная» часть женщин-работниц уже восстановлена на рабочих местах. Такая новость оказалась бы весьма ценной в плане стабилизации и дальнейшего развития общества.

Пока шла эта дискуссия, Линь Хун загадала, что если выпадет орел, то она выберет «остаться собой», а если решка, то – «стать как Цин Го». Перевернув несколько раз в своем кармане монету, она на ощупь определила, что ей выпало «остаться собой». Линь Хун решила переиграть, нацелившись на два тура из трех. Ей снова выпало «остаться собой». Это судьба. Однако Линь Хун не сдавалась и решила переиграть, нацелившись уже на три тура из пяти. Она вошла в азарт.

Сидевший напротив человек из дежурного отдела, улыбнувшись, сказал:

– К чему эти споры, давайте бросим монетку.

Присутствующие засмеялись. Линь Хун подняла голову и огляделась по сторонам, рядом с ней никто не сидел, вряд ли кто-то мог видеть, что она делала. Она отпустила монетку, положила обе руки на овальный стол, придала лицу невозмутимое выражение и сказала:

– Как можно развлекаться, решая столь серьезный вопрос?

Все успокоились, присутствующие откинулись на спинки стульев. Редактор дежурного отдела сконфузился и предложил:

– Все равно придется что-то решать.

Линь Хун поняла, что тон ее оказался слишком резким, и продолжила уже мягче:

– А все еще говорят, что ты младший брат Чжугэ Ляна [13] . Такая мелочь тебя вдруг остановила. Завотделом Го часто говорит, мол, для партийной газеты материальная и духовная культура одинаково важны. Завтра пустим одну статью, послезавтра другую.

Все снова засмеялись, а вместе с ними и «младший брат Чжугэ Ляна». Завотделом экономики вытащил пачку сигарет «Хунташань» и, пустив по кругу, сказал:

– Раз уж обе культуры важны, то и мы сами кое на что способны. Угощайтесь.

Линь Хун вернула руку в карман и нащупала там монетку. На этот раз выпала решка.

Линь Хун возвратилась в свой кабинет и уселась на стул, на котором сидела Цин Го. Устала. В глазах стояла такая сушь, словно она не спала несколько ночей подряд. Она обвела взглядом свой кабинет главного редактора и вдруг остановилась на кусочке мыла, что лежал на умывальной полке. Все вещи, которые имелись в ее кабинете, представляли собой казенный инвентарь, включая и саму Линь Хун, а этот кусочек мыла она приобрела за собственные деньги. Его рекламировала актриса из Гонконга Ян Цайни. В ее осиплом голосе звучали чарующие нотки. В свои зрелые годы она еще позволяла себе кокетничать, и выглядело это весьма уместно: «Женщинам следует получше относиться к себе, не так ли?»

Линь Хун не могла объяснить себе, с чего она вдруг купила это мыло. Женщинам следует получше относиться к себе, не так ли?

Предаваясь воспоминаниям, Линь Хун почувствовала еще большую усталость, ей стало совсем невмоготу. Когда Линь Хун загорелась купить мыло, она мечтала о нем не как о средстве гигиены, не как о способе начать жизнь с нового листа. Она жаждала от него просто приятного увлажнения и множества пузырьков. Обильно намылившись, она бы укутала все свое тело в мягкую, нежную пену, ни на кого бы не обращала внимания, и плевать на пристальные взгляды, для нее это было бы просто такое развлечение, игра в дом. А пузырьки от пены переливались бы под яркими лучами солнца всеми цветами радуги. И тогда Линь Хун могла бы раскрыть свои объятия и заключить в них саму себя, только ей достанется это ощущение скользкой гладкости, и никому больше. Линь Хун хотелось получше относиться к себе, это точно.