Лунная опера (сборник)
Шрифт:
На всех утренних четырех парах занятий Тубэй отсыпался, спал он крепко. Во время лекции по мировой истории вместо подушки у Тубэя была монотонная интонация преподавателя, которая казалась тяжелее, чем сама Вселенная. Лежа на парте, Тубэй выпустил изрядное количество слюней. Но слюни – не вода, они имеют свойство растягиваться и долго держаться, никуда не впитываясь, вот уж смех, да и только. Закончилась четвертая пара. Едва преподаватель дочитал лекцию, как Тубэй сразу проснулся. Без привычного звукового фона он словно лишился своей подушки. Когда Тубэй открыл глаза, все уже разошлись. Он поднял голову и огляделся, места в аудитории веерным амфитеатром спускались вниз, это обеспечивало хорошую акустику и походило на арену для боя гладиаторов в Древнем Риме. Тубэй с выпрямленной спиной уселся на последний, самый высокий ряд. Оглядевшись по сторонам, он повеселел и приободрился, представив, что ему достался лучший обзор на зрелищном шоу гладиаторов.
Все бы хорошо, только у Тубэя немного ныла рука, он отлежал ее, пока спал. Тут он подумал, что являлся отнюдь не зрителем, а участником этого сражения, за которым наблюдали присутствующие. И противником его были не другие гладиаторы, а деньги. Возвращаясь в город, он всю дорогу ломал голову, где же их добыть. Ему было просто необходимо как-то организовать свой заработок. Ведь для того, чтобы поддерживать репутацию «толстосума», у него не существовало другой опоры, кроме финансов. Ноющая боль в руке говорила о том, что во сне он, видимо, снова был повержен, в отличие от денег, которые ему не покорились. Тубэй мог по их воле склонить голову, а вот подчинить деньги себе было большой проблемой. Покинув аудиторию, он направился по обрамленной кустарником тропинке к выходу из университета. Он не собирался идти обедать в студенческую столовую, потому как просто не переваривал тамошних харчей, пригодных разве что для скота. Выйдя за ворота, он решил купить себе гамбургер и йогурт. На его пути у дороги стояла белая, сделанная в виде грибочка телефонная будка. Тубэй зашел под козырек, снял трубку и набрал ряд цифр. Пальцы Тубэя вспомнили номер Юхуань автоматически, ему даже
– А ты, оказывается, стал еще тем проказником. Уже и флиртовать научился.
Тубэй, не поворачивая головы, бросил взгляд по сторонам и, точно шпион из американских фильмов, кратко сообщил:
– Я скоро приду.
Тубэй пришел, как и пообещал. Когда Юхуань открыла ему дверь, то выглядела все еще заспанной. Не успев привести себя в порядок, она стояла и с распущенным, кокетливым видом лениво потягивалась, словно кошечка. Тубэй тут же набросился на нее с поцелуями. Юхуань отстранилась и, назвав дурачком, прямо в ухо ему прошептала, что еще не чистила зубы. Но Тубэй не собирался ослаблять свою хватку. Юхуань уступила ему и, прильнув губами к его шее, одарила нежным поцелуем. Поцелуй Юхуань оказался очень теплым, от него немного веяло запахом ее постели. Тубэй разом обхватил ее за талию, прижав к себе еще крепче. Грудь Юхуань вплотную уперлась в его грудную клетку, вдавившись податливо и мягко. Тубэй до сих пор не мог понять, любит ли он эту женщину, но от ее тела он отказаться не мог. Притянув ее к себе, Тубэй снова вспомнил Яньцзы. Он зарылся головой в растрепанные волосы Юхуань, а в душе его безостановочно крутился образ Яньцзы, отчего ему было одновременно тепло и горько, прекрасно и нестерпимо. Тубэй поцеловал ее сзади в шею. Сделав сильный засос, он постарался побыстрее избавиться от своих наваждений. Юхуань зажмурилась и, перехватив воздух, сказала:
– Не делай так, не надо.
Тубэй оторвался от ее шеи. На месте засоса появились множественные красные крапинки.
– Это просто невыносимо.
Мизинцем Юхуань заправила свои распущенные волосы за ухо и с преувеличенно капризным видом сказала:
– Я проголодалась.
Услышав это, Тубэй тоже почувствовал голод, в считаные секунды его обуял голод совершенно другого свойства. Он произнес:
– Я тоже голоден.
По его глазам Юхуань поняла, что он имеет в виду, и только беззвучно засмеялась. Еще какое-то время она продолжала осыпать его ругательствами.
– Ах ты, кобель ненасытный.
Они снова обнялись, жадно цепляясь ртами, упиваясь и уедаясь друг другом до полного умопомрачения.
В конце концов, время уже было обеденное, так что любовные дела они сделали наспех. Тубэй лежал рядом с Юхуань. Еще не успев перевести дух, он снова отвлекся на мысли о деньгах. Эта тема изматывала его сильнее, чем мысли о Яньцзы. Пока он размышлял, как заработать, его взгляд упал на солнечного зайчика, замершего на стене у спинки кровати. У него была очень странная геометрическая форма, совершенно не характерная. Тубэй потянулся к нему, раскрыв всю пятерню, на ярком пятне тотчас отпечаталась тень от пальцев. Тубэй попытался попробовать пространство на ощупь, но там было пусто. В его ладони остался только собственный кулак. Тубэй вздохнул и спросил Юхуань:
– Можешь помочь мне кое с чем?
– Чем же я могу тебе помочь? – удивилась та.
Тубэй без всякой задней мысли стал объяснять:
– Я знаю, что у тебя полно знакомых, помоги мне найти работу, мне нужны деньги.
Юхуань, не понимая, спросила:
– А зачем тебе работать, ведь ты еще учишься?
Тубэй мотнул головой:
– Мне нужен заработок.
Юхуань замолчала и из-за ниспадавших на глаза волос оценивающе посмотрела на Тубэя, ее зрачки, словно две одинокие звезды, сияли далеко в глубине.
– А где бы ты хотел работать?
– Да я вообще нигде не хотел бы работать, я просто хочу зарабатывать деньги.
Юхуань приподнялась на локте, ее груди свисли на один бок:
– А что ты умеешь делать?
Немного подумав, Тубэй рассмеялся:
– Да ничего.
– Но ты же должен мне сказать, что у тебя вообще имеется в арсенале?
Тубэй усмехнулся:
– Единственное, что у меня имеется, так это смелость и пофигизм.
Юхуань кивнула, словно получила добро от Всевышнего, с которым связалась по невидимому телефону. После этого она уткнула палец в грудь Тубэя и стала медленно водить им туда-сюда. Тут Тубэй полушутя сказал:
– Мне всегда хотелось продавать себя. – Он вздохнул и добавил: – Да только жаль, что моя плоть принадлежит к твердым, а не жидким стихиям.
Услышав это, Юхуань оторопела, глаза ее наполнились блеском, похожим одновременно на слезы и талый лед. Тубэй сообразил, что его фраза могла ударить Юхуань по больному месту, поэтому он схватил ее руку и сказал:
– Я совсем не это имел в виду.
– Я это поняла. – С некоторой болью она покачала головой: – Тут не обо мне речь, я за тебя переживаю. Прошло каких-то несколько месяцев, а ты даже по сравнению со мной совсем стыда не знаешь.
Тубэй несколько развязно скривил губы в усмешке, после чего изрек:
– Незнание освобождает от ответственности.
Юхуань опустила голову и стала одеваться. Одевшись наполовину, она остановилась. Повернувшись, она долго смотрела издалека на Тубэя, после чего подошла к нему, провела ладонью по щеке и, похлопав, удрученно сказала:
– Инь Тубэй, ты вырос и стал мужчиной.
Стоя в одной блузке, Юхуань открыла ящик письменного стола, достала конверт и положила в него несколько крупных купюр, после чего засунула конверт в карман Тубэя. Тот с некоторым испугом спросил:
– Что ты делаешь?
– Раз уж мы спим вместе, то раскрою тебе голую правду. Кто-то содержит меня, а я буду содержать тебя. Рано или поздно ты бы пошел по этой тропе. Хорошо еще, что у меня нет никаких венерических болячек.
Юхуань зашла в ванную и безымянным пальцем правой руки поочередно убрала скопившиеся в глазах слезинки. Она открыла кран, встала под душ и направила свое лицо прямо под горячие струи воды. Про себя она сказала: «Я оказала финансовую помощь студенту, мои накопления хоть кому-то, да пригодились. Так что можно сказать, что я тоже внесла свой вклад в дело образования».
Тубэй домой больше не возвращался.
Тунань в полном одиночестве сидел в гостиной и, держа в руке пульт, смотрел телевизор. Переключение кнопок уже вошло у него в привычку: чуть посмотрит какой-нибудь канал – перещелкнет его на другой, и так постоянно. Мелькающие картинки напоминали непарные кости для игры в мацзян, к которым Тунань пытался подобрать нужную пару. Тубэй не приходил. Тунань во всей квартире включил свет. Это стало его новой привычкой, после того как Тубэй ушел из дома. В эти одинокие вечера Тунань неожиданно стал бояться своей тени, она создавала у него неприятное чувство, что прямо перед ним кто-то находится. А со включенным везде светом было гораздо лучше. Любой свет дает тень, но когда его много, то тень рассеивается. Во всяком случае, теперь он признал, что не Тубэй нуждался в нем, а как раз наоборот, он нуждался в Тубэе. Но Тубэй не возвращался. У этого сукина сына было совершенно каменное сердце, в этом он даже переплюнул старшего брата. Отложив пульт, Тунань решил найти себе какое-нибудь занятие. Он взял тряпку и стал повсюду протирать пыль, но чем больше он тер, тем больше грязи начинал замечать. На самом деле в этом мире нет ничего по-настоящему грязного. Грязь – это просто своего рода усилие, приложенное людьми к чистоте. Тунань взял в руки статуэтку Венеры Милосской. На ее священной непорочной груди скопился целый слой пыли. Тунань стал протирать ее тряпкой, но только сильнее запачкал. На статуэтке появились пятна, казалось, будто эта красотка подхватила какую-то лейкодермию. Тунань вздохнул и, подняв Венеру за голову, потащил на кухню. Он поставил ее в раковину и открыл кран. В это время раздался телефонный звонок. Тунань направился в спальню, ему звонила женщина, с которой он уже лет сто не встречался. Для начала она попросила Тунаня угадать, кто именно звонит. Тунань знал, что она ужасная болтушка, которой просто нужен собеседник. Он решил действовать по ситуации и стал ей подыгрывать:
– Зачем же я буду гадать, вдруг не угадаю и выведу кого-то из себя?
Его собеседница поняла, что Тунань догадался, кто она, поэтому перевела разговор на другую тему:
– А ты, видно, занят, у тебя в ванной кто-то принимает душ? Слышно, как вода хлюпает.
Тунань рассмеялся:
– У тебя прямо-таки паранойя, что это за пристрастие к звукам из санузла, может, послушаешь еще?
– Можешь ты мне сказать, кто там у тебя моется?
– Это Венера, самая настоящая Венера.
– Так, значит, это та, что без рук, без ног.
– Ты повежливее, к чему упиваться ревностью к иностранке.
Собеседница замолчала. Перед тем как повесить трубку, она озлобленно заметила:
– Упиваться ревностью? Уж скорее я белены объелась.
Еще какое-то время Тунань продолжал спокойно держать в руках телефонную трубку, он чувствовал некоторую неловкость, но в данной ситуации ничего не мог поделать. Кое-кто за эти годы и впрямь белены объелся. Тунань положил трубку, на него снова нахлынула тоска. Он закурил сигарету и выпустил большое колечко, а вслед за ним – целую серию колечек поменьше, ожидая, что они проплывут внутри большого. Устроив себе такое занимательное развлечение, Тунань ждал повторного звонка. Но телефон так и не зазвонил, сигарету он уже тоже практически выкурил. Тунань снова зашел в гостиную, там в кадре телевизора как раз о чем-то вещал лысый дед в старом ватнике. Он говорил, что его организм «целиком обязан чудодейственному средству „Голубые небеса-6“»: «Здоровые зубы – здоровое тело. Организм получил в разы больше заряд – в разы больше чувствуешь вкус и аромат». Он протянул руки вперед, словно давая Тунаню «хорошенько разглядеть» название, «Голубые небеса-6». Тунань его разглядел. А кран на кухне все это время был включен, поэтому Тунань поспешил перекрыть воду. Венера сияла чистотой и выглядела такой свежей, словно только что родилась из морских глубин. Но, похоже, она шевельнулась, Тунань даже испугался – он обнаружил, что с нее соскользнуло прикрывающее ноги полотнище, причем соскользнуло не само по себе: со
Когда Тунань разыскал Тубэя, тот упражнялся в спортзале с боксерским мешком. Тубэй располагался спиной к входу, то и дело из него вырывались напряженные, устрашающие звуки. Мешок висел в самом углу зала, поэтому издали казалось, что мешок и Тубэй пребывали в каком-то своем одиноком, взаимообусловленном мирке. Тунань открыл дверь в зал, Тубэй повернул голову. Поскольку Тунань стоял прямо на фоне света, Тубэй не мог разглядеть лицо вошедшего. Казалось, что в дверном проеме обозначился темный силуэт, словно черную бумагу приклеили на светлую солнечную поверхность. Но Тубэй узнал Тунаня. Только у его старшего брата мог быть такой горделивый силуэт. Когда Тубэй понял, что перед ним брат, он тотчас отвернулся, теперь он лишь по звуку шагов по деревянному полу догадывался, что тот приближается к нему. Было нечто общее в звуке этих шагов и напольном паркетном рисунке: квадратные, они покрывали весь зал. Перевесив через левое плечо ветровку, Тунань остановился прямо позади Тубэя, рассчитывая, что он что-нибудь скажет. Но Тубэй молчал. Тунань вытащил и зажег сигарету. На весь зал разлетелся звонкий звук от зажигалки: щелчок – хлопок.
В конце концов Тунань заговорил первым:
– Ты уже несколько дней не был дома.
Голос Тунаня, как и прежде, был жестким. Однако Тубэй обратил внимание, что брат уже не приказывал ему, говоря краткое «возвращайся». Количество слов всегда меняется в обратной пропорции к интонации. Выслушав его, Тубэй холодно заметил:
– Это уже не мой дом.
– Где мой дом, там и твой дом.
– Дом уже продан.
– То просто стены, если покупаешь новое жилье, то, понятное дело, нужно сначала продать старое.
– Продал – и хорошо. Я был бы только рад, если бы ты еще раньше продал все это гнездо семейства Инь. Я не смогу быть похожим на тебя.
– Ну и ладно. Возвращайся, я не собираюсь заставлять тебя быть таким же, как я.
– Ты меня не так понял. Я хочу быть таким, как ты сейчас, но быть одним из преемников Инь я не хочу. Нашел идиота.
– Пока у тебя есть старший брат, тебе не отвертеться.
– Можешь расстаться с этими мыслями. Мы с тобой – два совершенно разных поколения.
– Инь Тубэй!
– Отстань от меня. Тебе со мной уже и физически не справиться, уже силы не те.
– Сколько денег тебе нужно в месяц?
– Деньги не уничтожат мое желание зарабатывать на халяву.
– И кто же тебя будет кормить?
– Мое тело.
Тунань развел руками. У него уже не осталось слез. Он проводил взглядом своего младшего брата, который направился к выходу. Тубэй подошел к дверному проему за которым сверкало яркое солнце. Его юная фигура напоминала черный силуэт, наклеенный поверх светлого фона. «Какое-то и вправду реактивное поколение, черт бы их побрал, – сказал Тунань самому себе. – За какие-то несколько месяцев они успевают пройти весь твой путь».Отпуск Линь Хун
Десять минут назад и самолет, и солнце еще находились в небе, но уже через мгновение они сообща приземлились. Когда Линь Хун выходила из салона, она повернула голову, чтобы взглянуть на светило. Вечернее солнце показалось ей большим и красным, прильнув к земле, оно выглядело нежным и обессиленным. По обе стороны от взлетно-посадочной полосы небрежно разрослась трава, огромное мягко-плюшевое пространство постепенно пропитывалось багрянцем закатных лучей, словно сгорая в невидимом огне. Тишина и спокойствие одновременно несли кипучую энергию. Посмотрев на солнце, Линь Хун увидела в нем всю гамму его горьких переживаний. В этой буйной агонии абсолютной самоотдачи скрывалось ощущение сопротивления или нежелания жертвовать собой.
Линь Хун уловила запах моря. Хотя оно находилось далеко от аэропорта, морской воздух целиком заполнил прибрежный город. Этот воздух отрезвлял и пьянил одновременно, создавая приятный антураж и ощущение приволья. Линь Хун два раза вдохнула всей грудью и тут же осознала, что ее отпуск наконец-то наступил. Отправляясь в дальнее путешествие, она практически никому не сказала, что остановила свой выбор на этом северном приморском городе. Линь Хун любила этот город. Его темно-бордовые здания на зеленых склонах холмов до сих пор сохранили насыщенный аромат колониальной эпохи. Этот аромат заставлял человека благополучно забыть про родные края или, по крайней мере, создавал у него иллюзорное ощущение о попадании куда-то в чужеземные страны.
Закончив наконец улаживать дело Цин Го, Линь Хун чувствовала, что ее физическое состояние уже на пределе. Цин Го работала корреспондентом в отделе литературы, Линь Хун всегда относилась хорошо к этой симпатичной и способной девушке. И кто бы мог подумать, что во время ночного рейда сотрудников общественной безопасности по сомнительным заведениям ее застукают вместе с поп-звездой из Гонконга. Этот певец, казалось бы, только вечером прибыл в Нанкин, скажите на милость, когда же они успели довести свое знакомство до постели? Желая действовать тихо и незаметно, Цин Го наделала так много шума. На самом деле то, что рейд зацепил номер поп-звезды, стало простым недоразумением. И можно было бы все легко замять, закрыв на это глаза, однако певец оказался с большим гонором. Коверкая китайский язык, он не прекращая орал: «Да ти знаись, кто я?» Сотрудники безопасности оказались в щекотливом положении, и из-за своего «не знаись» им пришлось «забрать его для установления личности». При таких вот обстоятельствах история Цин Го и обрела огласку.
Линь Хун работала главным редактором, и ей, как женщине, при создавшихся условиях ничего не оставалось, как лично вызвать Цин Го к себе на беседу. Жизнь Цин Го вела не очень строгую, Линь Хун кое о чем была наслышана. Но ей было непонятно, почему в присутствии Цин Го вроде бы умные мужчины превращались в откровенных идиотов. Хорошо бы расспросить ее об этом поподробнее и послушать информацию из первых уст. Разумеется, при кажущейся простоте такого рода вещи обсуждать непросто. Если Цин Го станет скрытничать, то сама Линь Хун не будет навязчивой и ограничится лишь несколькими дежурными воспитательными фразами. Когда Цин Го вошла в кабинет, у нее были распущены волосы, выглядела она, как всегда, прекрасно: ни намека на серьезный ночной инцидент, ни единого намека на стыд и раскаяние. Единственное, что увидела Линь Хун, мельком взглянув на собеседницу, так это абсолютно невозмутимое выражение лица. Ее безразличие не вписывалось ни в какие рамки. Прикусив кончик шариковой ручки нежно-желтого цвета, Цин Го спросила:
– Госпожа Линь, вы меня вызывали?
Ее вопрос прозвучал живо и энергично. Линь Хун присмотрелась к ней повнимательнее и поняла, что Цин Го вовсе не притворялась. Ничего не сказав в ответ, Линь Хун жестом пригласила ее сесть. Цин Го села. Линь Хун обратила внимание, насколько изящно она совершила это «приседание». Соединив вместе свои ножки, Цин Го в каком-то непостижимо сокровенном ритме устремилась вниз, это было действительно завораживающее зрелище. Эта девушка умела, казалось бы, самые обыденные движения наполнять удивительной грацией. Такому не научишься, это прирожденный дар. Линь Хун взирала на нее в своей обычной строгой манере, которая была уже досконально известна каждому, кто работал в редакции: всегда серьезная, величественная и невозмутимая. Интонация, походка, жесты, прическа, одежда и даже взгляд главного редактора Линь были неизменно выверенными, логичными, политически выдержанными, правильными и одновременно абсолютно одинаковыми на протяжении нескольких лет. Это придавало главному редактору Линь силу духа. С головы до пят, каждым своим словом и поступком Линь Хун подтверждала тезис о том, что «сила заключается в лаконичной простоте».
Цин Го заговорила первой:
– У вас что-то случилось?
– Это у тебя что-то случилось, – парировала Линь Хун.
Снова прикусив шариковую ручку Цин Го уставилась в потолок и задала встречный вопрос:
– Вы имеете в виду что я переспала с тем парнем из Гонконга?
Линь Хун ее фраза даже выбила из колеи, она никак не ожидала, что Цин Го совершенно невозмутимо употребит слово «переспать» как что-то само собой разумеющееся. Линь Хун не понравилось, что Цин Го избрала такой ни к чему не обязывающий стиль общения, а потому ее лицо стало еще более строгим. Направившись к порогу, она налила Цин Го стакан воды, а заодно плотно закрыла дверь. Цин Го приняла стакан, расплылась в улыбке, чуть пригубила и, слегка подавшись вперед, поставила стакан на стол. Возвращаясь в исходное положение, она воспользовалась случаем и откинула назад упавшую на грудь прядь волос. Это движение было исполнено еще большего изящества, нежели ее «приседание». И где только она научилась этим женским ужимкам? Отметив это про себя, Линь Хун тем не менее сохраняла невозмутимость. Сев на стул, она обратилась к собеседнице:
– Ты ведь уже не маленькая, как можно так легко поддаваться на уловки мужчин?
Цин Го усмехнулась сквозь зубы, теребя свои волосы шариковой ручкой нежно-желтого цвета, она сделала вид, будто что-то старается припомнить.
– Да это же была моя инициатива, о каком обмане тут может идти речь? Разве в таких делах может кто-то кого-то обманывать?
После таких рассуждений у Линь Хун вдруг ни с того ни с сего в груди все заклокотало. Сын Линь Хун уже ходил в начальную школу, а что, если бы он услышал прямо в ее кабинете подобные разговоры от незамужней девушки. Коль уж в сердце Линь Хун случился такой переполох, то и на словах она не сдержалась:
– Зачем ты пошла с ним на это?
Линь Хун тут же пожалела о своем вопросе, заметив, как картинно улыбается и тихо покачивает головой Цин Го. Наконец Цин Го подняла брови и спросила:
– Госпожа Линь, а что вы ожидаете от меня услышать?
Разговор шел не туда и принимал явно провокационный характер. Линь Хун поднялась со своего места, она чуть покраснела. Девица оказалась не подарочек, не нужно было вызывать ее сегодня. Линь Хун громко сказала:
– Да я вообще ничего не хочу слышать об этом безобразии!
Цин Го, наклонив голову, два раза кивнула, после чего опустила и подняла ресницы, да так медленно, что в этом движении можно было прочесть какой-то намек. Линь Хун продолжала:
– Я серьезно отношусь к такого рода инцидентам.
– Госпожа Линь, я уже все равно переспала, почему вас это должно беспокоить? – произнесла Цин Го с обескураживающей прямотой.
Линь Хун поспешила закрыть эту тему и подытожила:
– Ты еще молодая, следует свою энергию тратить на учебу и работу, а не вести себя подобным образом.