Лунная радуга. Волшебный локон Ампары
Шрифт:
– Благодарю, я сыт. После собеседования с юристами и представителями МАКОДа я имел честь отобедать в обществе офицеров эсбеэсэс.
– Пока ты приятно беседовал и безопасно обедал, мы с помощью аэрокранов приводили в порядок верхушку «Ампариума», двадцатый этаж, – сообщил Михаил. – Восстановили звезду, мачты связи… А стеклянную панель с голозадым дуэтом по просьбе фундатора вынули целиком и перенесли в госпитальную оранжерею.
– Я знаю.
– Наведывался?
– Нет. С какой стати?
– Что ж так?
– Теперь к ним пусть наведывается Мировой
– Раньше Трибунала к ним наведается Департамент по делам социального обеспечения.
– Пенсионный отдел, – добавил Кир-Кор.
– Угадал. Теперь они – инвалиды пространственного катаклизма в сидерической стадии развития цивилизации. Пока не вызволят их из стекла, никаким трибуналам они, сударь мой, неподсудны, вот ведь в чем дело.
– Медики и физики что-нибудь придумают, – уверенно предположил Кир-Кор. – Уж как-нибудь извлекут.
– Прогноз физиков оптимизма не вызывает, – возразил эварх. – По их мнению, на границе стекла и плоти возникла и продолжает быть какая-то топологическая аномалия. Все там перемешалось на субмолекулярном уровне. Скажи честно, как у тебя это получается?
– Не знаю. Но в тот момент я испытывал сильное, острое чувство… С большим зарядом возбуждающей энергии. Я не знал, что смогу на кого-нибудь так… так…
– Гневаться, – подсказал Михаил.
– Нет, не то. Я знаю, что такое гнев у землян. Это что-то ужасное – буйное и слепое… Я не был слепо гневен, потому что в тот момент я их презирал.
– Это, наверное, еще хуже.
– Да, страстно и горячо презирал! Но почему это хуже?
– Когда у нас говорят о презрении, обычно сопровождают его эпитетом «ледяное», – заметил эварх.
– Возможно, мое было смешано с возмущением?.. – Неуклюжесть собственных объяснений смутила Кир-Кора. – Такое странное, сильное, острое чувство внове для меня.
– Старая штука смерть, а каждому внове… – угрюмо произнес Полуянов.
– Не понял… Ты это к чему?
– Ни к чему. Просто пришла на ум фраза Тургенева. Мало ли что иногда приходит на ум. «Как хороши, как свежи были розы».
– Ну, а… все-таки? Если откровенно?..
– Откровенности захотел? Ты испытывал классический гнев, свойственный землянину, однако не хочешь в этом признаться даже самому себе. Испытывать возмущение, гнев не зазорно, грагал. А вот обращаться с холодным презрением следует куда осторожнее.
– Но я говорил о горячем! Маракас…
Эварх не ответил – приступ боли согнул его в кресле. «Возьму еще один грех на свою тотально виноватую перед МАКОДом душу», – решился наконец Кир-Кор. Скрытно возбудил натруженное за день ясночувствие и сделал несколько пси-волновых уколов в ствол воспаленного нерва.
Так же скрытно он оказывал помощь тяжелораненым в госпитале. Его усилия заметил, по-видимому, только Олег Владимирский-Люпусов: покачал головой, не то осуждая тайное его вмешательство в действия медиков, не то поощряя – сие осталось неясным, поскольку региарх ничего не сказал, а лишь с удвоенным усердием стал успокаивать заплаканных женщин – жен и дочерей пострадавших. Впрочем, как знать, – возможно, сами
Михаил, очнувшись, ощупал бинты на висках, потрогал макушку.
– Плохо себя чувствуешь? – осведомился Кир-Кор.
– Хм… Пусть это не беспокоит тебя. – Полуянов забросил пустой фиал в мойку бара, пересел в плетеное кресло, ближе к столу. – Так на чем застопорилась наша увлекательная, не чуждая высокой классике беседа?
– Я хотел бы узнать… Очистителям двадцатого этажа удалось сделать что-нибудь… с этим…
– Тебя волнует судьба Академика. – Эварх покивал. – О, это была эпопея, достойная кисти самого Рубенса… Ты что, не мог вынуть оттуда своего бандита целиком, в полный рост?
– Я вообще не собирался вынимать оттуда кого бы то ни было, – сухо пояснил Кир-Кор. – Ни своего, ни твоего, ни вашего, ни нашего.
Эварх остановил на лице собеседника пытливый взгляд:
– Вслед за эруптированным гроссмейстером кентаврированный Академик, сам понимаешь, произвел на нас глубокое впечатление.
Кир-Кору подумалось: «Не воображает ли он, будто я специально устроил спектакль?»
Не сводя с лица собеседника глаз, Полуянов рассказывал:
– С ним возилась бригада спасателей – деятели медицины и роботехники, инженеры, монтажники, пожарники, пилоты. Сложность состояла в том, что медики на всякий случай запретили надолго отключать кабельные коммуникации между кентаврированными терминалами вверху и внизу.
– Монтировали параллельно внешнюю линию коммуникаций? – догадался Кир-Кор.
– Совершенно верно. Соединили спецкабелем оба терминала внешней обводкой – с двадцатого этажа «Ампариума» на крышу «Каравеллы» и через окно твоего бывшего апартамента. И лишь после того спустили вниз терминал с академической половиной тем же путем. Когда все это хозяйство протаскивали в окно, торс злополучного негодяя стал пунцовым, как помидор. Предусмотрительная осторожность медиков оказалась не напрасной: даже кратковременное разъединение коммуникаций между терминалами – в момент вынужденной смены соединительных колодок – повергло Академика в кардиогенный шок.
«Надо же!.. – искренне огорчился Кир-Кор. Упрекнул себя: – Действительно, что мне стоило дернуть бандита чуть посильнее?!»
«И для страховки – швырнуть его на мягкое канапе, – не преминул дополнить внутренний голос. – В тот момент, когда Ледогоров спал на гвоздях».
– Из шока этого терминального инвалида вывели не без труда, – продолжал Полуянов. – Зато сейчас «академические» полуорганизмы хотя бы соседствуют в одном помещении. Две половины туловища, соединенные кабелем стометровой длины… Представляешь? Кабель развешан гирляндами колец по всем комнатам апартаментов…