Лунное золото Революции
Шрифт:
И совершенно напрасно. Федосею показалось, что он уловил дрожание воздуха или мирового эфира, коснувшегося дирижабля.
Разрез облака на мгновение стал оранжевым, и тут же изнутри выстрелило вверх желтыми и малиновыми языками. Секунд двадцать дирижабль ярко умирал, но пламя взрывов становилось все тусклее – обломки летели к земле.
Деготь не поленился высунуть голову через разбитый иллюминатор и проводил их взглядом. После этого придирчиво оглядел небо и довольно объявил:
– Вот и всё…
Минут через двадцать Дёготь
Они сели… Нет. Надо называть вещи своими именами. Они упали на территории РСФСР, километрах в 50-ти от границы.
Федосей тянул корабль до последнего, разумно усматривая в настойчивости врагов неодолимое желание завладеть аппаратом. Это желание после неудач в воздухе вполне могло вылиться в попытку взять реванш на земле, поэтому, надеясь на свою удачу, летели они, сколько могли, правда уже низко, чтоб, в случае если двигатель откажет - уцелеть.
Удача от них и тут не отвернулась.
Болото подвернулось очень ко времени. «Иосиф Сталин» рухнул туда с пятиметровой высоты, пробив лед и, под шипение остывающего двигателя, прокатился по кривой, заставив пилотов сыграть роль горошин в погремушке. Волна грязи с кусками быстро тающего льда прокатилось по болоту, и выплеснулась на снег.
Люк аппарата, к счастью оказалась наверху.
Помогая друг другу, герои выбрались наверх и замахали руками. Боевая цеппелин-платформа «Степан Разин» медленно плыла над ними. Миг – и оттуда к земле ринулось пять черных точек.
– Наши, - сказал Федосей. – Наконец-то наши….
В спустившейся на парашютах пятерке оказались самые нужные на этот момент люди – врачи и механики. Работа нашлась для всех. Вправив вывихнутую руку Дёгтю, доктор занялся Федосеем. Прислушиваясь как трещит отдираемый от раны присохший бинт индивидуального пакета и как поскрипывает зубами сам Федосей, Владимир Иванович баюкая ноющую руку, любовался проворством механиков.
О ремонте аппарата в этих условиях и речи быть не могло. Единственно, что тут можно было предпринять – так это забить чопами дыры в обшивке, чтоб не сеялся по ветру пепел, да отбуксировать «Иосифа Сталина» в хорошую мастерскую. В Москву, например, или в Свердловск.
Этим, собственно механики и занимались.
Над ними, отрабатывая моторами «вперед-назад» висел «Степан Разин». Из-под его брюха словно паутинки, текли канаты. Механики, со вкусом поругиваясь, крепили их к рым-болтам, готовя аппарат к транспортировке.
– Спасибо, доктор…
Дёготь обернулся. Федосей с перевязанной головой и в рваном тулупе, из прорех которого торчали клочья шерсти, напоминал неряшливо починенную мягкую игрушку.
– Не знаю, чему профессор больше обрадуется – тому, что мы живы или тому, корабль сберегли?
Федосей попробовал улыбнуться в ответ, но ничего у него
– А тому и другому одновременно он не может радоваться?
– Может, конечно.. Только вот чему больше?
СССР. Москва.
Январь 1931 года.
Ремонтироваться пришлось в Москве.
Она встретила их не трескучим морозцем, а слякотью. Даже небо, обычно раскрашенное дымными хвостами из заводских труб, было серым. Конец января выдался в тот год каким-то необычным. Зима словно раздумала злобствовать – она то подмораживала природу, засыпая город негустым снегом, то превращала его в холодные ручьи, наполняя улицы промозглым туманом.
В такой вот туман «Степан Разин»» и приткнулся к причальной мачте тушинского аэродрома. На поле их уже ждали специалисты ГИРДа во главе с товарищем Цандером, лично примчавшимся возглавить ремонтные работы.
Дёготь и Малюков проследили, как орава специалистов оттранспортировала «Иосифа Сталина» в ангар на краю поля и отправились в Особый отдел.
Товарищ из Особого отдела внимательно выслушал их, задал несколько формальных вопросов и отпустил минут через десять. Уже на крыльце, пораженный быстротой событий, Федосей сплюнул.
– Тьфу! Разве это дознание? Ни одного вопроса толкового не задал.
Дёготь пожал плечами.
– Разберутся.
– Да тут же предательство явное! – рубанул воздух Малюков. – Ежу ж ясно, что в пять минут в одном месте броневики не собрать. Предательство на самом верху!
Они все-таки сошли с крыльца, чтоб не мешать выходящим.
– Мне кажется, что именно поэтому нас и не расспрашивали, что сами все понимают. Наверняка кто-то из немцев постарался. Только что ж они тогда так не аккуратно-то? Времени, что ли не было?
Шагов через двадцать, словно сведя размышления к конкретному выводу, Деготь выдал мысль.
– Похоже, что прав Ульрих Федорович.
Федосей посмотрел вопросительно.
– Насчет лунного золота. Зашевелились империалисты. Видно дела у них с транспортом не ладятся и хотели они наш корабль получить.
Деготь посмотрел с удивлением.
– Так ведь и у нас не все в порядке. Дюзы…
– А кто им об этом скажет?
СССР. Свердловская пусковая площадка.
Февраль 1931 года.
Ощущение радости от своей простой и понятной жизни, основой которой были труд и радость созидания,
для профессора пропадало все чаще и чаще. Ежеутренне бреясь, он в такие дни разглядывая лицо в зеркале, ловил себя на мысли, что из-за амальгированного стекла на него смотрит совершенно чужой человек – более счастливый, более уверенный в себе, более успешный.
Началось все с малого, но на протяжении нескольких недель это ощущение чужеродности нарастало снежным комом, толкая на поход к доктору. Он держался, надеясь побороть хандру, объясняя её переутомлением, и тысячью других причин и оказался прав.