Лунное золото Революции
Шрифт:
– Спустим, спустим… На дно спустим.
– Но это же война, - произнес кто-то. Это не призывало одуматься, а просто констатировало факт.
– Вовсе нет, - возразил Михаил Петрович. –Если летуны успеют, то все будет как в аптеке. Сами нашли, сами достали, сами передали хозяевам…
Что там на уме у американцев сказать не мог никто..
Когда они собираются отплывать? Куда? Ясным оставалось только одно: собранное с морского дна золото должно было достаться настоящим хозяевам и что бы там не думали американцы, только
По самым скромным подсчетам в трюмах пирата лежало тонн пятьдесят золота. Хороший куш. Из-за этого стоило потрудиться.
…Через два часа американскую золотодобывающую артель окружили восемь аквапланов.
Встав между солнцем и эсминцем, Платон выставил перископ. В нарисованном оптикой кружке белого света уместился борт корабля. Дальномер показал, что до него почти 4 кабельтовых. Хорошая дистанция для торпедного залпа, хотя всё еще может обойтись, если у летунов все получится.
Платон Захарович повернул перископ. Линкор с золотым грузом стоял дальше, почти в километре и очень неудобно для дела.
Над ним нависал дирижабль, но не сравнить было мощь стальной громады, ощетинившийся жерлами разного калибра и воздушного судна. По величине они казались примерно одинаковыми, но полужесткий каркас воздушной машины не шел ни в какое сравнение с броней корабля.
Это настолько било в глаза, что Платон вздохнул. Конечно, у дирижабля было чем посоперничать с американским флотом, но здравый смысл тут пасовал перед очевидностью. Сталь против резины… Только американцы и не думали драться.
Над линкором взлетели флажки телеграфа. Корабль желал всем счастливого пути. Издевался, собака…
Стальная громада сдвинулась с места и поползла через глазок перископа
Дирижабль двинулся следом, на ходу разворачивая под собой какую-то сеть. Платон представил, что все происходит под водой и дирижабль – лодка, с которой рыбак сбрасывает сеть, чтоб ухватить огромного сома. Только сеть, словно зацепившись за что-то не коснулась воды, а осталась висеть под дирижаблем..
Линкор, вдруг, не сбавляя скорости, стал поворачивать, выбрасывая из-под кормы белый бурун.
Отлично! Все получается!
Платон ухмыльнулся. Действует излучение. Действует! Если все свяжется, то линкор сейчас…
Вряд ли кто-то из моряков американского эсминца знал, что такое антенна аппарата Кажинского, но они и не стали гадать зачем это большевики вбросили за борт огромную авоську. Все они знали, что лежит в трюме линкора и откуда взялся этот груз и оттого ничего хорошего от советов не ждали. Вряд ли кому могло прийти в голову, что по этой сетке на палубу посыплются Санта-Клаусы с подарками.
Линкор, увеличивая скорость, менял курс.
На эсминце что-то поняли.
Многоствольные пулеметы стали разворачиваться, направляя хоботы дул на дирижабль. Ждать далее было бессмысленно. Он вспомнил груду металла, в которую
– Не мы первые начали! Первая пошла!
Акваплан вздрогнул, выбросив торпеду.
Он знал, что такую же команду произнесли, по крайней мере, четверо. Эсминцу не жить. Восемь торпед – не шутка, которую может переварить даже такое стальное брюхо.
Слишком много внимания было приковано к небу. Никто из моряков не удосужился посмотреть в море, где, оставляя за собой пенистый след, неслись на встречу с кораблем, начиненные нитроглицерином подводные хищники.
У борта вскипели взрывы. Два, потом еще два. Беззвучно, но грозно, корабль окутался дымом и, заваливаясь на бок, стал погружаться в море. Трагедии гибнущих людей отсюда было не разглядеть, но жалости к ним Платон не испытывал. Знали ведь, что за чужим пришли… Воровать…
Их, конечно, подберут, тех, кому повезет выжить, и проблем с доставкой выживших на Родину не будет. И людей вернут и линкор, что словно игрушка, привязанная за веревочку, развернулся и направился к островку с причальной мачтой.
Там американцы сдадут груз, поднятый со дна – и свободны! Пусть катятся на все четыре стороны!
Хотя, скорее всего они постараются вернуться. Где-то тут ждал своего часа еще один корабль Второй Лунной.
Французская республика. Париж.
Июнь 1931 года.
….Уют в комнате создали не европейский, а свой, русский! Все тут выглядело по старому, даже пахло тут настоящей Родиной – полевыми цветами, воском, и медом. Сделать из французской комнаты русскую оказалось не сложно – эмигрантов из России тут жило столько, что при желании можно было достать все, что угодно, кроме вида из окна.
Православный священник и человек под одеялом могли бы напоминать о смерти, но это была бы ошибочная ассоциация. Человек на кровати уютно посапывал, а батюшка сдержанно улыбался.
В головах спящего профессора стоял букет полевых цветов и оплывшая уже свечка. Чуть в стороне сидели на длинной кушетке и креслах трое. Они знали, что ничего не разбудит спящего, но все равно разговаривали шепотом.
– Как все прошло?
– негромко спросил князь.
– Вполне удовлетворительно, - потирая руки, отозвался Апполинарий Петрович.
– Он теперь кто?
– Пока не готов сказать. В нем борются две личности. Одна пробивает другую… До его возвращения из САСШ, личности меняли друг друга через сутки, а здесь…
Он вздохнул. Чувствовал вину за то, что сейчас происходит с профессором Кравченко.
– Не представляю, как ему удалось добраться. К тому моменту, как я увидел его, он более всего напоминал пирожное «Наполеон». Слой немца, слой русского…
– И что будет, когда он проснется?
– Посмотрим… Надеюсь личности сольются в одну, или могут сосуществовать в одном сознании.