Лунный свет[ Наваждение Вельзевула. "Платье в горошек и лунный свет". Мертвые хоронят своих мертвецов. Почти конец света]

Тихорский Игорь

Как я понял — частный детектив. Зачем он сидел у номера русского и, между прочим, всю ночь — сказать не берусь, может, просто место удобное. А когда я полез в воду, так он встал и долго упорно меня разглядывал.

Главное же событие дня, да и всего месяца, что я пробыл в Штатах, это предложение некоего господина, назовем его мистером Джонсоном, написать сценарий для Голливуда. Да, да! Это мне-то, литератору-недоучке, питерскому сыщику Вячеславу Батогову.

А дело было так.

Вечером на вилле был прием. Пить, правда, пришлось один тоник без джина, поскольку я поддерживал легенду Геннадия о моем алкогольном падении. Но зато на еде я отыгрался.

Так налопался, что когда плюхнулся в кресло и ко мне подсел жизнерадостный краснорожий господин и начал вести оживленную беседу, я поначалу ничего не понял. Кто он? Что ему нужно?

Господин Джонсон, представившись продюсером неких шоу на Бродвее, сказал:

— Слава, я очень люблю русских женщин! Я бы даже хотел жениться на русской!

— Да, — промямлил я, радостно улыбаясь, — русские женщины очень хороши. Американские женщины тоже очень, очень неплохи…

— О, да! Но русские это… это… — И мистер Джонсон захлебнулся от восторга. Потом продолжал, доверительно хлопнув меня по плечу: — Мистер Батогофф, у меня к вам деловое предложение. Вы для меня разыщете у вас в России одну женщину. А я помогу вам сделать имя в Голливуде! О’кей?

— Ничего не понял, — сказал я по-русски и решил уточнить по-английски: — Мистер Джонсон хочет, чтобы я нашел ему невесту в России?

— Не просто невесту… Нет. Но одну-единственную. — И мистер Джонсон вынул из кармана пиджака огромный бумажник, а из него фотографию и протянул мне. — Это Натали Розанофф. Я получил фото от одного брачного агентства в Нью-Йорке. И написал письмо в Санкт-Петербург. Она мне несколько раз отвечала. О! Какие это письма! Умные, тонкие, женственные! Потом я предложил Натали приехать сюда, в Штаты. Но не получил ответа. Уже два месяца я не могу узнать, что случилось с Натали! Я дам вам это фото. Найдите мне ее, мистер Батогофф!

— А что вы насчет Голливуда говорили?.. — напомнил я робко.

— Пожалуйста! У меня есть очень хорошие друзья в Голливуде. Вы напишете сценарий, любой, но желательно русскую мелодраму, и станете автором нашей великой фабрики грез.

Вот так и получилось, что уехал я из Штатов с фотографией таинственной Натальи Розановой и обещанием протекции в Голливуде.

В Питере я забыл на некоторое время о договоре с мистером Джонсоном. Что вполне извинительно. События здесь оказались весьма бурными. Евграф Акимович стал работать на частный сыск — это главное, что меня ошарашило. Когда я ему позвонил, Акимыч просил к нему приехать по возможности скорее.

Глава четвертая

Евграф Акимович попросил заведующую отделением выделить ему какой-нибудь уголок для беседы с Демидовым. Ему на час предоставили комнатку старшей сестры. Демидов явился через несколько минут. Изрядно помятое лицо, давно не стриженный, в сером халате и белом больничном белье он мало был похож на бравого рискового омоновца.

— Здравствуй, Володя! Ты, наверное, слышал обо мне. Стрельцов Евграф Акимович, работал в Горпрокуратуре старшим следователем. Как чувствуешь себя, не спрашиваю, поскольку могу себе представить. Расскажи лучше, как воевал. Сейчас много чего болтают о войне.

— Вот именно, болтают, Евграф Акимыч. Да что там рассказывать?! Война она и есть война. — Демидов махнул рукой.

— Давай по порядку, Володя. Я ведь знаю все только понаслышке и в общих чертах.

— А вы зачем ко мне приехали, Евграф Акимыч? Так просто навестить старшие следователи не ездят.

— Вова, так просто и кошка не фыркнет. Но навестить тебя мне, честно говоря, хотелось.

Уж больно много эта телевизионная братия болтает.

— Это не братия, это какая-то шобла-ёбла, — начал заводиться Демидов.

— Спокойно, Вова, спокойно. Без эмоций.

— Да как без эмоций? Ведь таких тварей… Как русский солдат — так трус, дезертир, садист, убийца. Как чужой — так герой, защитник отечества. Русских можно грабить, убивать — ничего, все в порядке вещей. Поливают дерьмом Россию и стараются, чтобы из дерьма не вылезала. Лет восемь армию разлагают, а стала армия воевать — переругались. Как? Они еще и воюют! Надо эту армию окончательно уничтожить, унизить, растоптать. Зато всяких мафиозных иноземных «спонсоров» до небес возносят. А «спонсоры» эти задницей на Россию сели и эту задницу лизать заставляют. Не могу я… злости не хватает…

— Вова, не расстраивайся так! Россия была и будет. А что с болтунов взять?

— Нет, вы подумайте, в газетах и по телику меня, вас и вообще всех русских зовут русскоязычными. А? Каково? Это значит, при коммунистах я был советским. Русским назваться не мог — шовинизм. А теперь я снова не русский, а какой-то, хрен знает, — русскоязычный!

— Ты вот что, — решил отвлечь Володю Стрельцов, — расскажи лучше, что здесь-то, в Питере, произошло. Правда, врачиха мне сказала, чтобы я тебя не тревожил. Так что если не хочется, лучше не говори.

— Да нет, я уже маленько отошел. Только что рассказывать? Все ведь в сводках есть, читали небось?

— Я пенсионер, Вова, сводки мне читать не положено. Но кое-что знаю. С Татьяной у тебя беда…

— Стоп! Лучше уж я сам. — И, помолчав, глядя куда-то в угол, начал рассказывать: — Ну, приехал я, думал, повидаюсь с Танькой, передохну… Пришел домой — Татьяны нет, на столе записка: «Не ищи. Прости. Т.». Что такое? Ничего не понял. Татьяна ушла? Быть того не может! Звоню в Контору на следующий день. Майор Сысоев мне говорит: «Приезжай, разговор есть». Поехал. Говорят: «Не волнуйся, Демидов. Татьяна твоя в Александровской…» И показывают мне кино. Моя Таня как последняя уличная девка с двумя мужиками… — Демидов сжал кулаки и отвернулся. Потом глухо добавил: — В общем, ушла она в бордель и стала сами понимаете кем… Наши говорят: на игле сидела, в порнофильмах снималась… Уехал я домой совсем пришибленный. Взял бутылку, только открыл — звонок. Какой-то хрен с кавказским акцентом мне говорит: «Господин Демидов, хочешь назад жену получить? Приезжай, разговор есть». — «Куда?» — «В кабак „У Лукоморья“, что в Александровской у станции». Поехал. Два мужика меня встретили. Говорят, Татьяна в полном порядке. Был, конечно, случай, бедствовала, обратилась к деловым, те ей предложили работу с «интимом». Но теперь завязала она, возвращаться хочет. Да вот только закавыка такая. Во-первых, ты, господин Демидов, будешь в сыске работать и нам помогать, а во-вторых, выступишь по телевидению и по радио. Расскажешь, как русские там зверствуют, как пытают и убивают мирных жителей, ну и все такое… Тогда и жену обратно получишь.

Эх, врезал я одному, а второй успел мне бутылкой по голове… Очухался в отделении. Отпустили, но предупредили… После этого случая в квартире я практически не был. Пил все больше в одиночку. А где, даже не помню… Дошел совсем. Вот и сдался сюда, в «скворечник»… Вот, собственно, и все.

— Понятно. И давно ты здесь?

— Третья неделя пошла. Да в чем дело-то?

— Ты Семенова Михаила Михайловича помнишь?

— Кто такой?

— На Малом проспекте Васильевского жил, у тебя какие-то дела с ним были.