Лунный свет[ Наваждение Вельзевула. "Платье в горошек и лунный свет". Мертвые хоронят своих мертвецов. Почти конец света]

Тихорский Игорь

Таким образом, Вячеслав через пару часов уже сидел у Стрельцова.

— Как съездил, не спрашиваю, а нужен ты мне позарез.

— Как съездил, не докладываю, — отпарировал Батогов, — а только рад душевно новому раунду нашей совместной борьбы с представителями мира тьмы.

— Шутом был, шутом остался, — констатировал Евграф Акимович и продолжал: — Вот что: перво-наперво надо нам с тобой автомобиль истребовать у частников.

— Как не фиг делать, — ответил Слава. — Звоните и обрящете.

Евграф Акимович набрал номер Бахарева. Тот

согласился дать в распоряжение Стрельцова «девятку» без водителя.

— Именно без водителя, батенька, именно без водителя, — подтвердил Батогов. — За шофера буду я сам. Лишь бы доверенность на машину была.

Еще через час прислали машину, а через полтора часа, когда Слава успел рассказать о своем путешествии в Штаты, позвонил следователь Зуев.

— Значит так, Акимыч. Лушин сидел за Уралом. В 1992 году у них в колонии был бунт, во время которого сбежало тридцать два человека. Двадцать шесть поймали, трое были убиты во время задержания. Трое, в их числе Лушин, до сих пор в розыске. По нашим данным, в Питере не появлялся. Владислав Дмитриевич Панарин отсидел полностью пять лет в Металлострое, проживает на Ленинском проспекте, работает шофером в ТОО «Дубок».

Влад Панарин жил с женой Ириной Юрьевной Панариной и матерью в двухкомнатной квартире неподалеку от метро. Евграф Акимович с Батоговым приехали к нему около шести вечера. Из-за дверей квартиры доносились громкие голоса. Там, очевидно, скандалили. Мужчина кричал: «Шляешься к этому уроду, пропадаешь днями, на дом наплевать!» Женщина ответила так же громко: «Ты же знаешь…» Что она хотела сказать, сыщики так и не узнали. Раздался звон разбитой посуды.

Евграф Акимович позвонил. Голоса стихли. Дверь открыла молодая женщина.

— Вам кого?

— Владислава Дмитриевича можно видеть?

— Можно. Заходите.

На кухне сидел молодой человек, около тридцати лет, в тельняшке. Перед ним стояла бутылка, на тарелке лежала закуска: ветчина, соленые огурцы.

Женщина молча собрала осколки тарелки.

— Владислав Дмитриевич?

— Я. А вы кто будете?

— Меня зовут Евграф Акимович. Фамилия моя Стрельцов. Я следователь. А это Вячеслав Андреевич Батогов, старший оперуполномоченный, мой помощник. — Стрельцов намеренно не сказал о своем «пенсионерстве».

— Ого! Чем же это я заинтересовал наши доблестные органы?

— Владислав Дмитриевич, мы к вам пришли неофициально. Хотелось бы поговорить о делах давно минувших. Возможно, вы вспомните из прошлого что-нибудь такое, что сможет нам помочь в решении сегодняшних проблем.

— Неофициально? Это что-то новенькое. Такое большое начальство к такому маленькому человеку неофициально не ходит. Может, я не хочу с вами разговаривать? Может, я вкалываю, как проклятый, и вечером хочу отдохнуть?

— Святое желание, — невозмутимо одобрил Евграф Акимович. — Только если не получится неофициально, придется повесткой вызывать…

— Да что вам нужно-то?

— Хотелось бы наедине побеседовать.

— Ирина, выйди и закрой дверь.

Ну так в чем дело?

— Владислав Дмитриевич, помните историю с таксистом?

— Ну, помню, как не помнить. Только я уже искупил. Дали пять — отсидел полностью.

— Расскажите подробнее всю историю.

— Да зачем вам? Все уже в прошлом.

— А все-таки.

— Ну, молодой я был, идиот зеленый. Всего-то восемнадцать еще не исполнилось. Все хотелось, где полегче деньжат добыть. Выпили как-то с Валерой, он и говорит: «Давай, мол, постращаем таксиста, он нам выручку отдаст». Сели, я вынул пугач, пистолет стартовый, и к затылку шоферюге приставил. Тот стал руками махать. Валера его финкой в грудь ткнул. Слава Богу, выжил мужик, как я уже потом узнал. А тогда перепугался, из машины выскочил — и деру. Валера задержался, деньги стал искать. Его патруль и повязал. Он получил семерку, я пять.

— А Лушина не выпустили раньше срока?

— Это вам лучше знать.

— Он о себе никак не давал знать после вашего освобождения?

— Нет. Я на шофера выучился. Честно вкалываю.

— Скажите, а с Михаилом Михайловичем Семеновым вы знакомы?

— С этим барыгой? Был знаком. Пару дней тому назад кореша старого встретил. Говорит — замочили его.

— Почему «барыга»? Он что, краденое скупал?

— Так ребята болтали. Чем в самом деле занимался — не знаю.

— А вас он ни о чем не просил никогда?

— Бывало, кое-куда ходил по его просьбе, пакетики относил. Деньги, случалось, нам в долг давал.

— Так. А с Владимиром Демидовым вы знакомы?

— Был опять же знаком. Еще тогда со всеми дружками наши пути разошлись. Вовка сел раньше меня. Подставили его.

— Кто подставил?

— Я думаю, Михалыч. На зоне знакомец один болтал, будто по наводке Михалыча того педика замочили. А Вовку подставили. Правда, Валера говорил — нет, мол, Михалыч не из таких. Он свои дела тихо делает, без рекламы, на мокроту не пойдет. А я думаю, он пострашнее, чем хотел казаться. Мы с Валерой как-то у него сидели. Кто-то ему позвонил. Разговор был непонятный, только какой-то… — Панарин запнулся, — нехороший. Вроде, обещал Михалыч кого-то «утешить», так чтоб тот цветочки снизу, с корней нюхал. Весь разговор, само собой, не помню, а вот одну фразу запомнил: «Сходи к Голове, я ему скажу, что ты мне как сестра родная, он поможет». Я еще подумал: «Кто это у Михалыча в сестрах ходит?»

— А кто такой Голова, не знаете?

Панарин замялся. Потом плеснул в стакан водки, выпил, заел ветчиной и сказал:

— Нет, не знаю.

В дверь вдруг сунулась женщина.

— Извините, что мешаю. Влад, сходи в аптеку. Прямо сейчас. Мать лекарство просит.

— А ты что, не можешь?

— Я ухожу на курсы, ты же знаешь.

Панарин явно психанул, потемнел лицом, но, взглянув на гостей, махнул рукой.

— Жены нынче! Все им равноправие подавай. В общем, гости дорогие, как говорил Чингачгук, он же Большой Змей: «Я сказал».