ЛВ 2
Шрифт:
И говорили мы тихо, а тот, кто за пологом стоял, громко молвил:
— Ваша светлость!
Но я из полога вышла первая.
На детину, что потревожил нас взглянула неприветливо, и поняла — не маг он, а так, служивый давний, да только служивый этот на меня так поглядел, что ясно стало — вообще не испугался. А я взяла и напугала. Носом длинным горбатым, мордой зеленою барадавчитою, космами нечесаными, шляпой с поганкою. Не отошел — отлетел служивый, а после застыл, челюсть отвесив.
Оно понять можно его было — следом за мной маг
— Не уходи, пожалуйста.
Я руку поверх его ладони положила, из груди стон рвался, но я удержалась, и ответила шелестом травы:
— Не могу.
Уходила не оборачиваясь.
Так и ушла. А едва в лес шагнула, сомкнула за спиной моей Леся кусты терновые, припрыгала ко мне клюка моя верная, встретил взглядом суровым леший, а я… вот хоть вой.
В Гиблом яру цвели цветы. Белые, красивые, ароматом пропитавшие весь воздух даже и над рекой, а еще в яру цвела Ярина. Металась чаща моя Заповедная от дерева к дереву, каждое силой своей питая, каждому помогая. У меня на то сил уже не было, устала я, совсем устала.
И сидела теперь на берегу, одной рукой воды касаясь, второй крепко клюку яра Гиблого сжимая — она все рвалась помочь Ярине да русалкам, что ручьи серебряные подземные пением поднимали, но отпускать было нельзя — это из меня скверна вся ушла неведомо как, а клюка еще частично полна была силы нежити, так что нельзя. И держала я ее, а она как щенок на привязи, все рвалась и рвалась.
Водя появился неожиданно — из воды прямо под рукой моей вынырнул, улыбнулся широко-нахально, опосля приосанился, плечами могучими поигрывая, и вопросил:
— Хороша ли работа моя, а, хозяйка лесная?
— А то, — согласилась я, — уж постарался так постарался. Чуть меня с лешим не угробил, но постарался — этого не отнять.
И Водя сник. И тут же ясно стало — сам едва на плавнике держится, устал смертельно за ночь эту, а когда я потребовала остановиться, он же всех и остановил, и русалок своих и болотников моих. И чего ему то стоило, я и представить не могла. Только вот уже закат почти, а Водя только сейчас появился, и зная точно утверждать можно, что до мига этого он в беспамятстве был, иначе раньше бы пришел.
Руку протянула, ладонь к щеке его прижала, он плечом придержал мою ладонь, отпускать не хотел. Да только разговор нам предстоял, и разговор сложный.
— Весь лес, Водя, зачем весь лес?
Водяной руку мою своей накрыл, к лицу своему прижал чуть сильнее, да и сказал все честь по чести:
— Хотел, чтобы все это закончилось. Одним ударом нежить добить хотел.
Но я руку отняла, посидела молча, на работу Ярины глядя, и сказала тихо:
— Это лес, Водя, это лес. Нельзя в лесу одним ударом ничего сделать, кроме как уничтожить его!
Рывком Водя из реки на берег выбрался, сел со мной рядом, а хвост в ноги трансформировать не смог, видать сил совсем не было,
— Знаю, Веся, знаю… Но я тебя в это дело втянул, я за собой вину ощущаю, пойми меня.
— Понимаю, — ответила безрадостно.
Потому что не было радости. Вообще не было.
Ни капельки радости здесь. Назад я хотела, в шатер светлый, в заботу сердешную, да в объятия мага, того о котором все время забываю, что он маг. А ведь маг он, Веся, он маг… нельзя к нему, совсем нельзя.
— Ты грустишь, — сказал Водя задумчиво.
«Я тоскую» — подумала, с трудом слезы сдерживая.
— Хорошо все, — отмахнулась от дум печальных. — Справляемся. Не без ошибок, не без трудностей, но справляемся. У меня леший есть, ты есть, войско цельное, и аспид непобедимый. Сдюжим, в любом случае сдюжим.
Кивнул Водя задумчиво, хвостом по воде плеснул, да и сказал повинно:
— Прости, что вышло так, что на тебя удар пошел, виноват я.
— Не ты, — я головой покачала, — не ты, Водя. О том, что клюка заповедная в Гиблом яру гниет обреченно, знать не могли ни ты, ни я.
Помолчал водяной, затем спросил напряженно:
— А как такое быть может? Как случилось-то? Ведуньи-то мертвые, нежитью обращенные, с клюками каждая!
Кивнула я, слова его подтверждая, да добавила тихо:
— Так то оно так, Водя, они все с клюками, да только не с теми и не те. Нет среди них ведуньи Гиблого яра, давно ее нет. От того и чаща Заповедная меня послушалась, от того и власть над лесом по ночи перехватить я сумела. Нет в этом яру даже умертвия прежней его хозяйки. Ее убили. Да не в лесу даже убили, в другом месте.
И тут вот призадумалась я вот об чем — убили хозяйку Гиблого яра не здесь, а погубили-то тут. Я это сама видела, когда в воспоминания Ярины при встрече первой заглянула. Я же все видела! Ловушку подлую, знак Ходоков жуткий, то как вступила в ловушку старая да и видящая уж плохо ведунья, как вышла из нее становясь умертвием! А опосля подожгла себя, сама подожгла, чтобы лес свой от скверны уберечь, чтобы спасти свой Светлый яр, да только он все равно Гиблым обернулся, а я… я… вот я дура!
— Весь, ты побледнела чегось, — напрягся Водя.
— Ох, Водя, тут не бледнеть, тут краснеть впору, — высказала в сердцах, да поднялась резво.
Мне леший был нужен. Прямо сейчас. И именно леший! И… я на водяного посмотрела, и поняла, что водяной мне нужен тоже.
— К лешему надо, с тобой, — честно сказала Воде.
Вздохнул он тяжело, да и… и кракена призвал. В другой раз сам бы перенес запросто, а коли кракена призвал, значит совсем Воде плохо, совсем измотан.
Лешего я позвала, едва на берег ступила, Водя следом перенесся, из сил последних облик себе придал человеческий, и сидел теперь на бревне поваленном в штанах чешуйчатых серебряных, да с торсом голым, но я слова не сказала — ему и так плохо, куда его еще за рубашкой посылать.