Лягушка Баскервилей

Донцова Дарья

– Маловероятно, чтобы женщина отзывалась на имя Буратино, – сдерживая смех, возразила я. – Может, Мальвина?

– Точно! – закивала Рая, – Мальвина! Она Зинке уголовничков поставляла. Ладно у них получалось: вокруг Добротеева четыре зоны, мужские и женские, там медпункты имеются, в них фельдшера сидят, еще те специалисты: от всех болезней четвертушку анальгина дадут, и не парься. Если ж совсем человек загибается, Мальвину зовут, она приезжает и смотрит, то ли в больницу отправлять, то ли прям на кладбище. В клиниках коек мало, по голове за очередного симулянта не погладят. Мальвине невыгодно зэков с зоны

вывозить, только она это делала, к нам частенько народ приволакивала. Конвейер у них с Зинкой крутился. Мальвина самоубийцу притаскивает, Зинка его себе в палату забирает, а уж как там чего дальше, не знаю, только спустя некоторое время гляжу: а нетути того, с суицидом, на свободу ушел. Елена Николаевна вряд ли в доле была, ей голову дурили. А в тот год, когда с Корольковой история случилась, у главврачихи дочка померла, ей о службе не думалось. Зинка всем заправляла, совсем стыд и страх потеряла. Знаешь, как я догадалась, что она башли имеет?

– Нет, – тихо ответила я.

– А раз под Новый год, – охотно стала объяснять Раиса, – подалась я в Москву. По магазинам пошла, воскресенье было, народу кругом – тьма…

Раиса побродила по столице, захотела есть и зарулила в большой продуктовый магазин, решив купить пакет кефира и творожный сырок. При взгляде на ценники женщине стало плохо. Ну из чего надо сделать колбасу, чтобы она стоила две тысячи рублей за килограмм?

Недолго думая, Раиса собралась покинуть роскошную торговую точку, но тут санитарка услышала до боли знакомый, слегка картавый голосок Зинаиды:

– Нет, доченька, настоящая белужья икра серая.

Рая осторожно повернула голову и вздрогнула: чуть в стороне маячила пара – заместитель главврача и симпатичная девушка. Санитарка раскрыла от удивления рот. На работе Зинаида ничем не выделялась на фоне сотрудников психушки, ходила зимой в китайском стеганом пальто и дешевых сапогах на толстой подошве. Сняв верхнюю одежду, Зинаида, как правило, оказывалась в темно-сером платье, мешковатом, совершенно некрасивом, никаких украшений врач не носила. Но сейчас перед Раисой предстала совсем иная женщина, на плечах которой сидела норковая шубка, а в ушах сверкали блестящие камушки. Да и дочь Зины выглядела шикарно. В особенности Раису поразила обувь – на бабах красовались замшевые сапожки с тонкими каблуками, в каких особо не потопаешь по декабрьской слякотной Москве. Неужели у Зинки еще и машина есть?

Трясясь от любопытства, Раиса принялась наблюдать за врачом, а та, ни о чем не подозревая, спокойно отдала на кассе сумму, равную своему шестимесячному заработку. Потом парочка вышла на улицу, дочь села за руль серебристой иномарки, мама устроилась в салоне, и машина исчезла в потоке.

Вот тут у Раи и открылись глаза. Стало понятно, по какой причине москвичка Зинаида предпочитает работать в Добротееве и из какой реки она черпает ведром благополучие.

Спустя неделю после знаковой встречи у Елены Николаевны умерла дочь, Пацюк взяла отпуск, хозяйкой в психбольнице осталась Зинаида. И тут начали разворачиваться интересные события.

В ночь с субботы на воскресенье Раиса ночевала в отделении. За круглосуточное дежурство платили больше денег, и санитарка старалась набрать их максимальное количество. В конце концов, какая разница, где давить подушку? Особо хлопотать в клинике после отбоя

не приходилось. Буйных загружали по полной лекарствами, а тихие мирно сопели в койке.

Откушав перед сном селедки с картошкой и запив еду пятью стаканами чая, Раиса рухнула на кушетку в сестринской. Около полуночи ей захотелось в туалет. Проклиная соленую рыбу и выпитую воду, санитарка поплелась по длинному коридору. Добротеевская психушка была выстроена в тридцатые годы двадцатого века, поэтому отличается немереными пространствами и здоровенными, гулкими палатами. Туалет под стать им, унитазы в нем чугунные, пережившие все смены строя и реформы.

Охая, Раиса вошла в предбанник, где располагались раковины, и вздрогнула: у зарешеченного окна маячила фигура в застиранном халате, а в воздухе отчетливо пахло дымом.

– Эй, – завозмущалась санитарка, – совсем обнаглела? Курить нельзя! Только у черного хода!

– Так туда не пройти, – тихо ответила больная, – выход на лестницу заперт.

– Правильно, – кивнула Раиса. – А неча по ночам шастать! Иди в палату, иначе доктору сообщу – он тебе укол поставит, не пошевельнешься потом.

Внезапно женщина заплакала, вернее, безнадежно заскулила, словно крохотный щенок, которого выбросили умирать на мороз. У Раисы, человека нежалостливого и абсолютно равнодушного к больным, неожиданно защемило сердце.

– Че сопли льешь? – нарочито грубо поинтересовалась санитарка. – Ты ведь Королькова, из двенадцатой?

– Да, – кивнула психопатка.

– Считай, тебе повезло, – решила на свой манер утешить поднадзорную Раиса. – Лежишь в хорошей палате на двоих, лечат, кормят, че еще? Молодая совсем, выйдешь на свободу, устроишься…

Какие твои годы! На Лаптеву из семнадцатой глянь, вот где беда – шизофрения настоящая. А у тебя всего-навсего невроз! Ну психанула, вены порезала, так будь умней, больше не идиотствуй.

– Мне страшно, – прошептала Лариса.

– Глупости, – отмахнулась Раиса. – Селедку на ужин ела?

– Да.

– Воду пила?

– Три стакана.

– Вот кошмары и мучают, – зевнула санитарка. – Совсем Катька-повариха без ума, разве можно людям на ужин соленое готовить! Умойся и ступай к себе.

– Мне страшно, – повторила Лариса.

– Не бойся, никому не скажу, что ты курила в туалете, – пообещала санитарка, – не накажут за нарушение режима.

– Мне страшно, – с остановившимся взглядом твердила Лариса. – Но сама виновата, язык распустила, ведь она обещала помочь… И жутко, и поверить хочется…

– Ты о чем?

Лариса прижалась к стене:

– Я скоро умру.

– Во, придумала! По какой причине?

Королькова опустила глаза.

– Не дурничай, – строго сказала Раиса, – иди спать.

И тут Ларису словно прорвало.

– Миленькая, – затараторила она, – помоги, выручи! Я в еще худшую беду попала. Отдам шахматы тебе. Они цены не имеют, такие дорогие! За ними все и охотятся, но я их боюсь! Не верю! Поэтому молчу, говорю, что память отшибло. А Юльке сказала… Ой, господи! Худо как!

Из всего услышанного Раиса уловила лишь слова про некую ценную вещь, поэтому живо велела:

– А ну, пошли в сестринскую, там никого нет.

Очутившись в комнате для среднего медицинского персонала, Лариса еще больше впала в раж и начала говорить нечто несусветное: