Лягушонок на асфальте (сборник)
Шрифт:
женщины шили. Он продавал. Хороший барыш доставался. Через месяц мы перебрались в
совхоз, где ему устроили место завскладом.
Для устройства Назир ездил в совхоз. Днями отсутствовал. Навещала в больнице
Джабара Владимировича. Счастье, счастье! Необычайный человек! Назиру простил. Он
говорит, сам по себе не злой, но, увы, в генах записана ревность. И усвоил не самые
лучшие семейные традиции. И еще: мы, дескать, советские люди, - преобразователи. Мы
преображаем
торопимся. Нетерпение наше возвышенное, но порой оборачивается поспешностью.
Изменение особенностей жизни - бытовых, экономических, просветительских - не может
сразу изменить природу национальности, народности. Социально-общественные скачки от
формации к формации еще не означают, что скачками изменяется физиологическая, а
следовательно, психологическая природа человека.
Целый день в студии Джабара Владимировича. За что мне такая радость?! За
страдания? Пожалуй. Правда, мою радость все время перекрывала печаль. Он убежденный
одиночка. Ты никому не в тягость, и тебе - никто. Большинство мужчин сжигает себя на
прокорм семьи. Где уж тут создавать духовные ценности. Гонка за благополучием, которое
непрерывно ускользает. Одиночке много ли нужно? Костюм можно таскать лет пять -
семь, плащ - не меньше. Вдохновение как на небе, живется на хлебе и чае. Погиб - никто
не загрустит. Разве что почитатели твоего дела? Но они связаны с тобой лишь духовно. А
вот оставить жену, детей без кормильца - страшно. Когда ты в ответе лишь перед самим
собой, ты мыслишь с полным чувством независимости. Твое время ни у кого не состоит в
рабстве, и у тебя - ничье.
От девушек и женщин не слыхала я таких мыслей. Нам почему-то хочется дарить
свою судьбу. Пленницы по природе и по воле собственных чувств, Джабар Владимирович,
прощайте! Все равно я счастлива, хотя бы тем, что вы сказали. Вы ведь не умеете
притворяться и лгать. Пусть ваши слова будут тайной моей памяти.
В совхозе жили в доме из самана, пол деревянный, крыша из кукурузных стеблей.
Природа красивая. Горы. Вершины в снегу. Весной горы красные - в маках. Много садов,
кукурузы, клевера. В каждом дворе очаг. По вечерам вкусные запахи - готовят еду.
Лепешки из кукурузы - объедение. Жареную кукурузу мелют на жерновах, в муку
добавляют воду и кислое молоко, выпекают лепешки. Назир умел их печь, научил меня.
Многому он учил меня.
Какие-то две женщины подошли к нашему домику, стали плакать в крик. Я
испугалась. Немного утихли. Вошли во двор - опять плакать. Прибежал наш сосед-мулла -
прочитал молитву. Женщины
Голосили об умерших родственниках.
Киргизы принимали меня хорошо: я учила язык, приходила с гостинцами, как бы
вошла в их круг. Мужчины все умеют говорить по-русски, женщины - редко. Киргизы
совсем не ревнуют. Будь я замужем за киргизом, была бы, наверно, счастлива?
Назир вернулся и уехал с тетками к своей сестре. Ее муж - буфетчик. Уехали на
обрезанье мальчика. Не взяли меня.
Тетки сманили Назира переехать к ним. Они плакали и рассказывали, что его средняя
сестра при смерти. Как будто она в бреду все твердит: «Назир - хаджа...» (всеми
уважаемый).
Я носила русские платья. Назиру одевала соответственно. Они сшили нам узбекские
платья. Сшили мне из штапеля шаровары. Мои комбинации, грацию, пояса, колготки,
лифчики Назир продал в совхозе. Сказал: нельзя там будет носить - засмеют.
Его сестра не была при смерти. Правда, она плохо себя чувствует, черная, вся
высохшая. Муж моложе. Пятеро детей у нее. Ее старшую дочку с тринадцати лет готовят в
невесты. Нашили пятнадцать платьев. Платье обязательно с английским воротником.
Костюм кофейного цвета, любят этот цвет. К каждому платью - новая брошь. Обшивают
платки кружевами.
Пищу мне не разрешают готовить. Не мусульманка. Замужняя женщина носит, кроме
платья, шаровар, лакированных ичигов и галош, серый халат.
Взрослые звали меня келин (сноха). Келин обязана вставать раньше всех: в 5 часов.
Подметешь двор, поставишь чай, почистишь посуду, потом будишь их. Уходила со двора
редко: на базар или к одной из теток Назира - Сонабар. Хорошая бабка, певунья, пляшет.
Ее сын двадцати двух лет мне нравился. Красивый. Добрый. Они подкармливали меня.
Молока покупали, сливок. Готовили вместе манты - большие пельмени, варятся на пару. Я
любила лагман - длинную лапшу, дунганскую. Ее едят с мясом.
Ни у тех, ни у других не было радио, телевизоров, магнитофонов. Спросишь:
«Почему?» Кто-то умер год назад, а то и раньше. Глубокое уважение к памяти умерших
мне по душе, но слишком уж оно лишает простых радостей. У других, не у их родни, было
все.
Назир часто не являлся от утра до утра. Спросишь - у Авасхана ночевал, у
двоюродного брата. Авасхану двадцать пять лет, у них шесть детей, двое еще умерли.
Назир всегда ставил мне в пример жену Авасхана Гелюсем. Она истинная мусульманка,
нигде не бывала, никогда не спросит, почему отсутствовал муж... Стала усваивать