Лягушонок на асфальте (сборник)
Шрифт:
– Чего не было, того не было. Так что признавайся.
– Брось ты с шуточками.
– Что? Мышке слезки, кошке игрушки?
– Пойми.
– Я-то тебя понял. Ты пойми себя. Срывы? Чьим глазом взглянуть.
Мечешься. Ну ладно, дальше надо резать.
Прежде чем пройти к стеллажу, Леонид пропел проказливую частушку на
манер веселой башкирской песни:
Сидел ворон на дуба
И клевал своя нога.
Жалобно, жалобно,
Еще очень жалобно.
Напевая,
девушки и парни на вечерках в деревнях у подножья хребта Ирындык.
15
С завода они поехали в гараж. Ремонт мотоцикла закончили засветло. Чтобы
помирить Вячеслава с отцом, Леонид надумал устроить мальчишник.
Пока Вячеслав ходил в магазин, Леонид разговаривал с Камаевым по телефону.
Позвал Камаева в гости, тот уклонился: нет настроения. Леонид прибегнул к притворству:
кабы, дескать, он был при славе, чинах и депутатстве, то Камаев бы его не гнушался и
захаживал на огонек без церемоний. Камаев ухмыльнулся и окрестил его демагогом. Для
порядка Леонид пообижался, попыжился, однако больше не стал прибегать к уловкам,
рубанул-прямиком: Славка, мол, шибко почитает своего папу и желал бы с ним
объясниться в подходящих условиях. На это Камаев сказал, что для такой цели самые
подходящие условия - родительский дом. Попытался завлечь Камаева природой. Мотоцикл
на ходу, катанем на два дня в горы, поохотимся, порыбачим и, конечно, поплотней
притремся душами. Камаев простецкий мужик, не злопамятен и на природу любит
выскочить, а тут заартачился, проявил угрюмую самонравность. Охотиться сейчас подло:
последнюю дичь добивать. Клев плохой: рыбу, как и дичь, почти на нет извели.
Притирается металл к металлу, душам это ни к чему. Душе необходим простор, как звезде,
ну и галактическое равновесие.
– У людей оно - согласие, Сергей Филиппович.
Камаев согласился с Леонидом, Леонид было опять начал зазывать Камаева в гости
(«Чего тебе стоит? С дочерью покалякаешь. Встречаетесь в год по обещанию. И ради
Славки, ради Усти с Тамарой, даже ради Василька...»), но Камаев его оборвал, а следом
попросил с увещевающей интонацией не поить Вячеслава водкой. Леонид взъерепенился,
крикнул, что обязательно напоит Вячеслава до сшибачки, да и сам крепко надерется и
придет к Камаеву, дабы устроить с ним матч французской борьбы.
Когда Леонид выскочил из телефонной будки, он решил отменить выпивку и завтра на
рассвете уехать в горы. Вячеслав одобрил его решение, но намекнул, что не мешало бы
взять в коляску кого-нибудь
что возьмет в коляску Ксению, и заметил просветление на лице Вячеслава. Порадовался
тому, что шуряка не огорчило это, а также тому, что присутствие Ксении в горах, как
всегда, будет придавать его настроению чувство грандиозности.
Леонид, казавшийся Вячеславу пожилым человеком, сохранял, по его наблюдениям,
некоторые умилительные юношеские свойства, к примеру влюбленность в Ксению. Свою
влюбленность Леонид не умел прятать и по каким-то невольным побуждениям с гордой
откровенностью проявлял на людях. И хотя для Леонида мысль о том, что он обязан ради
Вячеслава оставить Ксению дома, была предательской мыслью, он заявил, что по
справедливости надо бы взять в горы Тамару. Вячеслав рассиял. Леонид, довольный
собственной самозабвенностью, вернулся в будку телефона-автомата и набрал по
подсказке Вячеслава номер Заверзиных. И тут их обоих постигло разочарование: отчим
Тамары ответил, что она отбыла в деревню для уборки овощей.
Поехали вдвоем. Ксения осталась. Она и Устя готовились к засолу яблочных
помидоров и собирались наварить на всю зиму кабачковой икры.
Еще в сумерках миновали водонапорную башню, вызвавшую у Вячеслава солдатское
сравнение: граната, врытая рукояткой в бугор. Из-за этого, наверно, вдруг подчеркнулось в
уме, что он недавно закончил службу, что уже работает и что вместо счастья, которое
грезилось в армии, несмотря ни на какие сомнения, живет страданием. Тут Леонид
обратил внимание Вячеслава на Белую гору и напомнил ему, как однажды они шли через
нее на огород и Вячеслав увидел ящерицу и упрашивал поймать, а сам боялся ловить, а
когда Леонид поймал, брезговал брать в руки, но умолял не отпускать, хотя Леониду
приходилось нести ее на ладони. Вячеслав посмеялся над этим случаем и подумал, что
слишком уж жалеет себя, точно какой-нибудь мамсик, и стал всматриваться в очертание
горы - меловой склон светлел из полумглы.
Пока не показалось озеро Чебаркуль, Вячеслав ехал в спокойствии по степному
пространству, где лежал их путь. Сердце Вячеслава встрепенулось от вида воды - она была
сиза в утреннем тонком тумане - и от ее ширины.
Когда выдвинулся коричневым массивом созревший рогозник ближнего берега и
приозерный ряд деревенской улицы, железисто-бурый островок и до черноты лиловый вяз,
вздымавшийся подле плотины, Вячеслав напружинился в груди, ощутив приток могучих