Люби меня по-немецки
Шрифт:
Нет, я совсем не волнуюсь, что возьмись он меня провоцировать своими кубиками я сразу же растаю, но просто если он будет спать всё равно будет спокойнее.
Когда оттягивать дальше стало невозможно и я уже конкретно клевала носом в остывшей ванне с осевшей пеной, пришлось всё-таки выбираться. Накинув пушистый халат поверх пижамы с Баксом Банни (спасибо, сестричка, за одолженный секси-наряд!), на цыпочках пробираюсь в спальню. Я очень надеюсь, что фриц видит десятый сон, но нет, он, подпихнув под спину гору подушек, и в
Делать нечего — плетусь к кровати, прямо в халате забираюсь под одеяло и отворачиваюсь.
— Выключи свет, через несколько часов подъём, — бурчу и зажмуриваю глаза. Так надёжнее, потому что если ему вдруг взбредёт в голову зачем-то встать, я могу увидеть в полированной дверце шкафа его отражение. А это крайне нежелательно, потому что выйдя из ванной мне показалось, что я видела торчащий из-под одеяла край бедра. И там, где у нормальных людей начинается бельё, у него белеет незагорелый след его отсутствия.
Подлый немец спит голым.
Часть 22
Зажмуриваюсь сильнее и пытаюсь привести дыхание в норму.
Я лежу в кровати с малознакомым голым мужиком. Поправочка: сексуально привлекательным голым мужиком. Сюрреализм какой-то. И тот ещё адреналин, похлеще американских горок.
Олег. У тебя есть мужчина и его зовут Олег. Он сейчас спит в своей идеальной московской квартире и видит свои идеальные упорядоченные сны. Он твой жених. Он, а не этот голозадый Эрос. Просто помни об этом.
Вдруг за стеной раздаётся сдавленный полукрик-полустон.
Сразу за гостевой комнатой спальня Вики и стоны доносятся оттуда. И почему-то мне настойчиво кажется, что это неспроста.
Моей дорогой сестрёнке как никому известно, что это крыло дома пустует. Кроме её спальни, ванной, кладовой и комнаты для гостей здесь больше ничего нет, стало быть разыгрывая спектакль со стонами раненой лани они прекрасно знала, что её никто не услышит.
Никто, кроме тех, кто находится в гостевой….
— Ты слышала? — Ганс откладывает книгу и прислушивается. — Кажется, кто-то кричал.
— Тебе показалось, — догадка становится всё более прозрачной.
— Да нет же, точно кто-то всхлипывает. По-моему, там комната твоей кузины. Вдруг ей нужна помощь?
Словно в подтверждение его слов за стеной доносится отчётливый вскрик.
Не сговариваясь, одновременно поднимаемся с кровати; Курт оборачивает вокруг бёдер махровое полотенце и выглядывает в тёмный коридор. Я плетусь следом, будто гостья не пришей кобеле хвост в этом доме именно я.
Постучав костяшками пальцев в запертую дверь комнаты Вики, Курт шепчет:
— Виктория? Ты в порядке?
— Олег, это вы? Проходите, — блеет сестрёнка, и так жалобно, что мне на мгновение становится стыдно за свои мысли. Может, человеку
Рейнхард давит на ручку и толкает дверь. В комнате горит тусклый ночник и пахнет ужасно приторно. Кажется, ложась спать, Вика снова опрокинула на себя ведро с теми вонючими духами. Бедняжка такая неуклюжая…
За его огромной фигурой я ничего толком не вижу, как, наверное, Викуля не видит и меня…
— О, Олег, я вас разбудила? Простите Бога ради, мне так неловко.
— Ну что ты, я и не думал ещё ложиться. Всего-то второй час ночи, а будильник прозвенит через целых три часа. Что-то стряслось?
— Моя нога… Свело. Так больно. Вы не поможете мне подняться?
И тут я заглядываю в комнату: несчастная лежит на кровати в настолько крошечной пижаме, что мои самые эротичные стринги — бабушкины панталоны по сравнению с её шёлковыми мини-шортами. Полупрозрачная маечка на тонких бретелях завершает картину. Хотя нет, завершает её размётанный по подушке каскад волос и вишнёвый блеск на губах.
Маленькая охотница за скальпами!
— Э… Ульяна… Ты тоже здесь? — разочарованно тянет Вика и слишком прытко для умирающей садится на край кровати. — Простите, что я вас разбудила, ребята. Вы же спали? Просто у вас было так тихо.
— Ничего, дорогая, не страшно, ты же моя любимая, — давлю, — младшая сестрёнка. До сих пор помню, как ты пачкала подгузники, потом носила брекеты, а потом мы вместе выводили то твоё жуткое акне, что обсыпало тебя в тринадцать. Помнишь же эти жуткие пятна по всему лицу? И ничем ведь не замазать было!
Вика бросает на меня взгляд полный совсем не по-детски лютой ненависти и, вскочив, хватает со спинки кресла ажурный пеньюар.
— Смотри-ка, и помогать не пришлось. Чудо какое-то!
— Судорога прошла, — цедит Вика и, шумно дыша через нос, резко затягивает пояс халата.
— Ну раз тебе уже лучше, мы пойдём, хорошо? — беру совсем не сопротивляющегося Курта под руку. — Конечно, теперь но о каком сне нет и речи, но мы найдём на что убить остаток ночи. Правда, милый? Советую надеть наушники и сделать музыку погроме, — доверительно подмигиваю уже теперь на самом деле позеленевшей сестре, и, не дожидаясь, пока Курт ляпнет что-нибудь не то и всё испортит, вытягивают его из комнаты.
Знаю, моё поведение ужасно глупое, а учитывая, что я старше её на целых двенадцать лет — и вовсе не допустимое. В моём возрасте подобный спектакль автоматически опускает меня до её уровня. И мне очень стыдно, правда, но злость всё-таки переполняет сильнее.
На моих же глазах клеить моего мужчину? Намекать, что у нас вялая сексуальная жизнь? Да, теоретически Рейнхард не мой, но она-то как и все считает, что мы без пяти минут помолвлены. Где была эта юная пиранья когда там, наверху, раздавали совесть?