Люби себя, как я тебя (сборник)
Шрифт:
Ну как родители могут не любить своих детей?.. Этого не может быть! Не может быть!.. Любите, сказал Гарри… Гарик, любите — это единственное, что имеет смысл. Бедный, бедный Гарик. Бедный его отец — этот большой и сильный мужчина, достигший таких вершин… но не знавший ласки матери… нежности женщины — любящей женщины… отдающей, а не требующей…
Когда Лера успокоилась и привела себя в порядок, она спросила:
— А вы не пробовали первым сделать шаг навстречу?
Гарри задумался.
Они брели по песку, оставив
— Не пробовал… А как вы себе это представляете?
— Ну, я не знаю… Как происходит ваша встреча?
— Мы с отцом пожимаем руки, с матерью приветствуем друг друга словами…
— А вы подойдите и обнимите маму, поцелуйте ее… и папу…
— Да это невозможно! — Он усмехнулся. — Не станете же вы обнимать фонарный столб!..
— Неправда! Они — не фонарный столб! Они — люди! У них есть душа! Ее не может не быть! Как бы глубоко она ни была спрятана! И любовь к вам в них есть!.. — Лера опомнилась и сбавила тон. — Ну попробуйте…
Гарри остановился.
— Меня от одной мысли об этом парализует.
— Вам что — страшно? противно? стыдно? Вас что, поразит током?.. — Лера опять разгорячилась.
— Да у меня руки не поднимутся! Я деревенею…
— Стоп! — Она остановилась напротив Гарри. — Я — ваша мама.
Гарри посмотрел на нее удивленно, понял и улыбнулся. Лера сказала:
— Лаба дена, сынок. — Гарри научил ее нескольким словам и фразам. Она протянула к нему руки.
Гарри засмеялся.
— Ну? — сказала Лера. — Ах да, — спохватилась она и опустила руки, продолжая смотреть на него выжидающе.
— Лаба дена, мамите, — сказал Гарри и двинулся к Лере.
Он не без усилия обнял ее. Его руки и впрямь были деревянными — совсем не такими, как несколько минут назад в машине.
— Плохо, сынок. Ты, видно, меня совсем не любишь… свою мамите.
Гарри сжал объятия — совершенно механически.
— Попробуем по-другому, — сказала Лера, высвободившись и встав в исходную позицию.
— Лаба дена, сынок. — Она обвила шею Гарри и поцеловала в обе щеки.
Он обнял ее в ответ — живыми и нежными руками.
Лера снова высвободилась.
— Четыре с плюсом, — сказала она.
Гарри рассмеялся. Он схватил Леру в охапку и крепко прижал к себе. Лера запищала, а он кружил ее и приговаривал:
— Мамите мано… Мамите моя…
Он опустил ее на песок. Оба были в смятении и не смотрели друг на друга.
Совладав с собой, Лера сказала:
— Если вы сможете повторить, это будет выше всех ваших диссертаций.
Остаток пути они ехали молча. Лера только спросила:
— Они знают о вашем приезде?
Гарри кивнул.
— А…
— Нет, об этом нет.
По тому, как напряглись руки, державшие руль, Лера поняла, что они близки к цели.
Машина остановилась около живой изгороди, в проеме которой виднелась
Гарри пошел первым, Лера за ним. Вероятно, их заметили в окно. Из дому вышли два старых человека. Сухощавые, аккуратно одетые, строгого вида мужчина и женщина. Они остановились у порога. Лица были спокойными и бесстрастными.
Гарри замер в нескольких шагах. Потом решительно подошел к матери и прижал ее к себе, поцеловал. Потом обнял и поцеловал отца. Те не шелохнулись, а на их лицах сквозь маску суровости проступило недоумение. Только приветствия слетели с губ.
Гарри представил Леру:
— Лера. Мой лучший друг. — Потом сказал несколько фраз по-литовски и продолжил, обращаясь к Лере: — Мама — тетя Констанция, папа — дядя Миндаугас.
Они разгрузили машину, Гарри поставил ее в гараж, рядом с новой бордовой «семеркой».
Было около пяти вечера. Мать стала собирать на стол. Лера предложила свою помощь. Гарри указал Лере на сумку с привезенной провизией и велел ее выпотрошить, а сам отправился с отцом на задний двор, как он пояснил после недолгого монолога матери — за свежей зеленью и клубникой.
Мать была молчалива. По-русски она говорила медленно, но довольно чисто. Лера решила быть самой собой и не подстраиваться под царящее в доме настроение. Она живо общалась с родителями Гарри, спрашивала о том, что ее интересовало, рассказывала о том, что приходило в голову по ходу разговора.
За обедом она ловила на себе нежный и благодарный взгляд Гарри и улыбалась ему и остальным. В ее душе был мир. Она уже любила этих суровых стариков, как своих родных.
Поужинав, они пошли к морю. Был тихий теплый вечер. Садилось солнце.
Оставшись наедине с Гарри, Лера чувствовала, что что-то витает между ними, мешая прежним легким отношениям. Она решила, что причиной этому могут быть вновь не оправдавшиеся ожидания Гарри, приехавшего в свой дом, который, увы, не стал теплей. Или груз страшной тайны, которую ему предстоит поведать родителям… Или то и другое вместе.
Быстро стемнело, и они вернулись.
Мать о чем-то спросила Гарри по-литовски — родители звали его Гарис, — он ответил:
— Лера — мой друг.
Мать посмотрела на Леру и вышла.
Гарри смущенно пояснил:
— Она спросила, стелить ли нам одну постель.
С наслаждением вытягиваясь в прохладных крахмальных простынях, Лера замерла. Она вдруг вспомнила, как Гарри обнимал и кружил ее, как прижимал к своему плечу в машине. Ее кожа словно восстановила его прикосновения, его тепло. Ей стало невыносимо хорошо, и захотелось, чтобы все повторилось… Потом она испугалась — к чему это? Но тут же отогнала от себя ненужную сейчас мысль и вернулась к приятным воспоминаниям.