Люби себя, как я тебя (сборник)
Шрифт:
Лера сидела в воде, обхватив колени, и плакала. Она едва сдерживалась, чтобы не зарыдать в голос. Где то умиротворение, которое владело ею еще сегодня? Где смирение, терпение, вера?..
Кое-как успокоившись, она списала эту истерику на полнолуние, вышла из ванной и увидела, что дверь на задний двор открыта, и крыльцо залито лунным неоном.
Она подошла к двери. На ограде крыльца сидел Гарри. Он заметил Леру и спрыгнул.
— С легким паром. Идите сюда — смотрите, какая луна!
— Это она не дает
— Можно свалить и на луну… — Он усмехнулся. — Но спать не даете мне вы… Даже когда не плещетесь.
Гарри стоял в полосе лунного света, и Лера вдруг вспомнила больницу скорой помощи, коридор, по которому он шел, еще ничего не зная. Как тогда, его волосы казались сейчас белыми, а лицо — маской. У нее внутри все сжалось от тоски и нежности, от этих его слов…
И опять что-то помешало ей протянуть руку, коснуться волос, щеки… Не что-то, нет — теперь она знала название этому монстру, но одолеть его пока не могла.
В гостиной раздался бой часов. Лера принялась считать, чтобы отвлечься и отогнать очередную порцию подступающих к горлу слез.
С последним ударом оба произнесли «двенадцать» и улыбнулись.
Гарри сказал:
— Ну вот, вас уже можно поздравить с днем рождения. Правда?
Он подошел к Лере, взял за плечи и поцеловал в губы — просто прижался своими к ее губам.
— Вы что, плакали? — Он взял ее лицо в ладони и повернул к свету.
— Немножко… — Лера решила не врать.
— Что-то случилось?..
Она усмехнулась:
— Случилась жизнь…
Он ничего не сказал, прижал ее к себе и погладил по волосам.
— Нас могут увидеть — сюда выходят окна ваших…
— Мы же не школьники, — перебил Гарри и поцеловал ее, как целует мужчина, который любит и желает любви.
Проснувшись утром, Лера сразу вспомнила пошедшую ночь. Как она сперва боролась с бессонницей, а потом гнала от себя сон, который так и норовил разлучить ее с блаженным ощущением недолгого, но такого откровенного поцелуя.
В зеркале она увидела свое слегка поглупевшее отражение с темными кругами под глазами. Конечно, это не ускользнет от внимания родителей. Если они к тому же видели их с Гарри целующимися на крыльце… Лера спохватилась — мы же и вправду не школьники!
Но ей все равно было неловко — возможно, оттого, что они уже и не в том возрасте, чтобы целоваться под луной.
Ерунда! — целоваться можно в любом возрасте, подумала Лера, и у нее снова поплыло в голове.
Только с помощью холодного душа ей удалось прийти в чувство.
Стол был накрыт к завтраку. Посередине стоял букет белых роз.
Гарри встал, подошел к Лере, поцеловал ее в щеку и сказал: поздравляю с днем рождения! А Лера уловила легкую дрожь руки, коснувшейся ее плеча.
Потом подошла мать. Лера крепко прижала ее к себе и поцеловала. Она
Отец протянул Лере руку, но она обняла и его.
Время после завтрака они провели как обычно. Лера была благодарна Гарри за то, что он ничем не намекнул на вчерашнее и не лишил ее душу и этот чудный день — на редкость совершенно безоблачный и безветренный — хрупкого покоя.
В ней даже шевельнулась мысль: а вдруг то был ничего не значащий мимолетный порыв, вызванный лунным светом и Лериным днем рождения? У этой мысли — словно у хрустального осколка — были очень острые края…
Вечером все собрались в гостиной — нарядные и возбужденные. Последнее относилось даже к родителям Гарри: тетя Констанция без конца поправляла воротничок своей блузки, а дядя Миндаугас покашливал и, не зная, куда пристроить руки, потирал их одну о другую.
Гарри стоял позади матери, держа ее за плечи и глядя на Леру своими ясными зелеными глазами, которые светились радостью.
На столе рядом с бутылкой шампанского и бокалами, под букетом роз, лежали свертки.
В руках у Леры тоже были подарки — перед отъездом в Палангу она расспросила Гарри о пристрастиях его родителей, чтобы сделать покупки с толком.
Все молчали и растерянно улыбались друг другу. Лера не выдержала первой:
— Подозреваю, что вы хотите меня поздравить…
Гарри засмеялся, привлек к себе мать с отцом и сказал:
— Поздравляем!
Дядя Миндаугас открыл и разлил шампанское. Все чокнулись, отпили, и Лере велели распечатывать свертки.
Лера начала с большого плоского. В нем была акварель в рамке под стеклом: это был тот самый дом, в котором они жили, нарисованный отцом осенью. Плющ, покрывающий глухую торцовую стену, был похож на разноцветный бордово-рыже-зеленый ковер, а выглядывающий из-за дома высокий каштан уже пожелтел. На маленькой открыточке, заложенной за рамку, было написано: «С Днем Рождения! Д. Миндаугас».
Лера расцеловала отца и вручила ему роскошный набор колонковых кисточек и коробку лучших ленинградских акварельных красок. Тот едва не прослезился и долго не мог ничего ответить.
От тети Констанции Лера получила вышитую наволочку с такой же маленькой открыточкой, а ей подарила красочную немецкую книгу по вышиванию и красивую вязаную шаль, купленную в художественном салоне.
Лера накинула шаль матери на плечи, и строгая учительница преобразилась в добрую фею — хранительницу домашнего очага. Казалось, что в комнате — просторной, стерильно чистой, без единой лишней вещи — вдруг стало уютней от этой пушистой, с длинными кистями шали цвета переспелой вишни.
От Гарри было ожерелье из огромных бусин молочно-желтого янтаря и такой же гребень для волос. На открытке он написал: «Ничто не сможет сделать вас более красивой, чем сделала природа. Осчастливьте эти побрякушки своим вниманием, Мой Добрый Ангел!»