Любимая невеста

Джеймс М. Р.

Это не занимает много времени. К тому времени, как я освобождаю одну руку от ногтей, крики Алексея начинают затихать, его тело оседает вниз. Я киваю Левину, который выходит вперед с нюхательной солью, размахивая ею перед носом Алексея, пока он не приходит в себя.

— Этого было разочаровывающе мало, — говорю я ему. — Давай попробуем еще раз.

Это продолжается долгое время. Катерина и Саша наблюдают за всем этим, ни одна из них не вздрагивает и не выворачивает все из себя, чего я не могу сказать даже о некоторых

мужчинах, которым приходилось наблюдать, как пытают других мужчин. Каждый раз, когда Алексей теряет сознание, когда я удаляю у него ногти, зубы, пальцы сустав за суставом, Левин будит его снова, прижигая раны, которые слишком сильно кровоточат.

Наконец, когда я отступаю, чтобы отдышаться, вытирая пот со лба забрызганной кровью рукой, Лиам выходит вперед.

— Моя очередь, — тихо говорит он и тянется за ножом.

На левой руке Алексея осталось два пальца, для этой цели ненадолго оторванных от такелажа, и Лиам отводит один из них назад, прижимая нож к суставу. — Это за Анну, ты, гребаное собачье дерьмо, — рычит он, когда Алексей стонет.

Закончив, он протягивает нож Максу, который стоит рядом с Сашей и наблюдает за происходящим с бледным, но решительным лицом.

— Хочешь попробовать? — Спрашивает Лиам так небрежно, как будто передает игровой контроллер, и Макс колеблется.

Его руки не бескровны. Но я точно знаю, что он никогда не пытал человека. Я вижу затруднительное положение на его лице, борьбу между его желанием причинить боль человеку, который причинил боль Саше, и клятвами, которые он когда-то дал.

Наконец, он делает шаг вперед и забирает нож у Лиама.

— Дай мне его правую руку, — тихо говорит он. — Ту, которой он бил ее.

Лиам снова связывает левую руку Алексея, игнорируя его стоны боли, когда он рывком освобождает правую. Голова Алексея наклоняется к Максу, его налитые кровью глаза поднимаются к лицу другого мужчины.

— Ты не боишься своего Бога? — Алексей что-то невнятно бормочет, кровь капает с его губ, слова вырываются хрипло.

Макс делает паузу, нож прижат к указательному пальцу Алексея, ноготь ободран и покраснел.

— Я был бы рад бояться, — просто говорит он. — Если бы я думал, что Бог находится в этой комнате.

Я забираю нож обратно, когда он заканчивает, и начинаю снова, отрезая кусок за куском от Алексея, Левин будит его каждый раз, когда он близок к потере сознания. Наконец, я вонзаю нож ему в пах, глядя на него холодными, жестокими глазами.

— Ты должен был знать, что тебе не будет пощады, когда я догоню тебя. — Мой голос похож на низкое рычание, и я смотрю сверху вниз, отрывая самый последний кусочек Алексея, который я планировал отрезать. Левин мгновенно оказывается рядом, прижигая рану, и Алексей дергается в веревках, глубокий стон агонии вырывается из его пересохшего горла. — Никакой пощады тебе, козел.

Голова

Алексея наклоняется вперед, его глаза прикованы к моим. Я вижу в них все, что он испытывает: отчаяние, агонию и, прежде всего, глубокий и всепоглощающий ужас перед тем, что, как он знает, грядет дальше, его собственный конец. Он боится смерти больше, чем должен бояться любой мужчина, теперь я знаю это, потому что за всю боль, которую я причинил ему сегодня вечером, он ни разу не просил об этом. Если бы это был другой мужчина, я бы уважал такую сдержанность. Я бы даже назвал это мужеством. Но для Алексея, я знаю, это не что иное, как трусость.

— Ты сказал, что я старый и беззубый, — напоминаю я ему. — Ты не боялся меня, Алексей. Ты сказал, что я медведь без когтей. — Я наклоняюсь очень близко к его лицу, достаточно близко, чтобы почувствовать вонь его страха, пота и мочи, смешанную в едком запахе в сочетании с железным запахом крови. — Ты должен был знать лучше, — рычу я, прижимая лезвие ножа к его горлу. — За то, что ты сделал, этот медведь перегрызет тебе глотку.

А затем я отвожу нож в сторону, вспарывая ему горло от уха до уха.

Алексей вцепляется в веревки, когда я отступаю, наблюдая, как кровь начинает стекать по его горлу, его глаза расширяются от ужаса, когда он чувствует, как она вытекает из него, его жизнь покидает его в потоке насыщенного красного, который стекает по нему, по груди и вниз по кастрированному телу, капая на сцену, когда он дергается и извивается, как будто он может освободиться.

Как будто что-то могло спасти его сейчас.

Я вижу осознание его грядущей смерти в его глазах, холодный ужас, когда они застилаются, и я наблюдаю за ним, пока не иссякнет вся его жизнь до последней капли.

— Избавься от тела, — говорю я Левину. — Пусть Макс и Лиам помогут тебе. Мне нужно привести себя в порядок, прежде чем я увижу своих детей.

Катерина подходит и встает рядом со мной, беря меня за руку. Она смотрит на меня, не дрогнув, и в этот момент я знаю, что люблю эту женщину, полностью, безраздельно, больше, чем я когда-либо любил кого-либо еще за все свои дни.

Она, без сомнения, моя вторая половина.

— Пойдем заберем наших дочерей, — тихо говорит она, и я киваю.

Рука об руку мы выходим из комнаты.

21

КАТЕРИНА

Пока Виктор смывает с себя кровь Алексея в ванной, я иду искать девочек вместе с Софией и Лукой. Я захожу внутрь и вижу Софию, спящую в одной кровати, Анику и Елену, свернувшихся калачиком на другой, и я смотрю на Луку.

— Это было долго, — тихо говорит он, его голос приглушен, чтобы не разбудить их. — Неужели все кончено?

Я киваю.

— Он мертв, — говорю я категорично. И затем, потому что я знаю, что Лука захочет знать: — Это было медленно.