Любимые дети

Тотров Руслан

Я собирался зайти в субботу к Зарине, глянуть, как поживают подснежники, а в воскресенье собирался поехать домой — там ведь не все ладно, если вы помните, — но всю субботу просидел в однокомнатной своей (17,8 кв. м), сочинял описание к заявке и вычерчивал схемы, и улегся спать, так и не закончив работу, и, проснувшись в воскресенье, вышел за хлебом и, выйдя, увидел в подъезде незнакомого отрока в широкоплечей кожанке, и, возвращаясь из магазина, замедлил шаг, проходя мимо него и ожидая, что он спросит о чем-то или скажет, но отрок стоял, набычившись, неподвижный и безмолвный, как небольшая скала, и, пройдя мимо, я сунул ключ в

замочную скважину и, ощущая спиной его присутствие, открыл дверь и закрыл ее с облегчением, позавтракал — хлеб, сыр, яичница — и снова уселся за письменный стол, понимая, что поехать в село мне уже не удастся, но надеясь еще навестить Зарину. Мне слышался голос ее: «Это вам скоро надоест», и я сидел, сочиняя, вычерчивая и чертыхаясь, а будильник частил, словно пятилетку за три года выполнить обязался, и я торопился, прислушиваясь к нему и стараясь поспеть за временем, но дело не ладилось, слова не связывались в предложения, и, зачеркивая и перечеркивая, я начинал все сначала, а солнце перевалило зенит, а солнце уже клонилось к закату, и косые лучи его коснулись окна, и надежда моя, вспыхнув последний раз, погасла, и я откинулся на спинку стула и подумал, что надо хотя бы позвонить Зарине, поговорить, отвлечь ее хоть на минуту, и, раздумывая об этом, услышал стук в двери, и что-то рванулось во мне и замерло — Майя! — но она стучалась иначе, и, решив, что это Эрнст явился с проверкой, я встал, и, шаркая по-старчески, пошел отворять и, открыв, обрадовался — на пороге стояли Таймураз, Абхаз и Ольгерт, все трое высокие, крепкие, и каждый с чемоданом в руке. Они вошли, а отрок стоял на том же месте и в той же позе, уселись на раскладушку, продавив ее чуть ли не до самого пола, и, кивнув на чемоданы, я спросил:

«Куда снарядились? Уж не ко мне ли на жительство?»

«По магазинам шатались, — ответил Таймураз. — Покупали подарки для родственников невесты. Мы для них покупали, они для нас, даже столкнулись в универмаге, но сделали вид, что не заметили друг друга. — Он скривился: — Бред какой-то! Люди на Луну летают, а мы за подарками в очередях бьемся… Мало того — еще и сватовство затеяли. Фикция, и все это знают, но исполнили, как положено по обычаю, как в каменном веке. У вас товар, у нас купец»…

«А мне почему не сказали? — спросил я, вспомнив, что ни разу еще не видел ту, которая через неделю станет нашей младшей невесткой. — А я почему не участвовал?»

В КАМЕННОМ ВЕКЕ ТАКОГО НЕ БЫВАЛО.

«Решили не беспокоить по пустякам, — он показал на письменный стол: — У тебя и так дел по горло».

Ничего себе пустяк, подумал я и спросил:

«А что отец?»

«Молчит, — пожал он плечами. — С того самого вечера как воды в рот набрал».

Словно отрекаясь от престола и давая нам вольную, отец сказал тогда: «Живите, как вам нравится», и, проговорив про себя эту фразу, я подумал, что и сам бы молчал на его месте, и вздохнул себе в утешение:

«Ничего… Пройдет время, и все образуется».

«Ладно, — сказал Таймураз, — разговорами сыт не будешь. У осетин, между прочим, принято кормить гостей».

«Это пережиток, — ответил я, — каменный век».

Абхаз и Ольгерт засмеялись, но скромненько так, беззвучно почти, а я стал расспрашивать их о работе, о родителях, и они отвечали мне коротко и почтительно, как м л а д ш и е, и, приняв это как должное, я подумал, усмехнувшись про себя, что наши заскорузлые обычаи не так уж плохи, как может показаться

на первый взгляд, и даже собрался произнести небольшую речь по этому поводу, но Таймураз опередил меня:

«Дашь нам поесть или нет?! Всю жизнь я конфликтую с вами! — и повернувшись к Абхазу и к Ольгерту, пожаловался: — Всю жизнь было так — вся семейка заодно, а я на отшибе».

Он вспомнился мне вдруг маленьким — бежит по двору, голопузый, а я ловлю его, и, визжа от восторга, он уворачивается и, пойманный, прижимается ко мне, обхватывает руками за шею, бормочет что-то, а в глазах любовь, и радость в глазах — и сердце мое сжалось, как тогда, и я улыбнулся насмешливо:

«Ты здесь такой же хозяин, как и я. Иди на кухню и корми своих друзей».

«Пойдем, — сказал он им, — от него не дождешься».

Я сел за письменный стол, повеселев вдруг и поверив, что дело сдвинется наконец с мертвой точки, а они изжарили яичницу и ели со сковороды, разговаривая и смеясь, и, наевшись, засобирались — пора, надо успеть на последний автобус — и я вышел проводить их, а отрок все стоял в подъезде, и, возвращаясь, я остановился и спросил участливо:

«Кого-нибудь ждешь?»

«Лариса здесь живет?» — глянув на меня исподлобья, произнес он, и я понял, что

ПРИШЛА ВЕСНА,

и с грустью подумал о том, что не чувствую ее, как прежде…

«В каком классе учишься?» — спросил я отрока.

«В восьмом», — ответил он хрипло.

Глаза его от долгого стояния налились кровью, и, отметив это, я предложил по-дружески:

«Ты можешь выдать себя за девятиклассника и жениться на какой-нибудь вдове».

Он с устрашающей медлительностью сунул руку в карман. Надеюсь, у него там не граната и он не взорвет меня вместе с собой, подумал я, усмехнувшись, и сказал:

«Лариса здесь не проживает».

«Поклянись!» — потребовал он, не вынимая руку из кармана.

«Клянусь! — я отдал пионерский салют. — Бог свидетель!»

ЧЕТВЕРО ТАКИХ УЖЕ КЛЯЛИСЬ.

Труд свой я закончил только во вторник и во вторник же отнес его в отдел технической информации, и, удивляясь точности срока, предсказанного директором, позвонил ему:

«Ваше приказание выполнено, — доложил. — Заявка оформлена».

«Разве я приказывал, сынок? — остановил он меня. — Просто к слову пришлось».

«Простите, — усмехнулся я, — конечно».

«Вот и хорошо, — услышал в ответ, — будем разбираться».

В среду, то есть сегодня, он созвонился с Васюриным, и я не знаю, как сложился их разговор, но вызвав меня, директор заявил без обычных своих вступлений и без всякой лирики:

«Иди в бухгалтерию, получи деньги и завтра же вылетай в Москву».

«Зачем? — опешил я. — Идея настолько проста, что ее за пять минут можно изложить по телефону».

«Васюрин просит, — с некоторым раздражением ответил он. — Для уточнения некоторых деталей».

«Не полечу, — ответил я решительно. — Отправьте Эрнста».

«Он требует тебя».

«Через два дня женится мой брат! Должен же я присутствовать на свадьбе?!»

«Ты же сам говоришь, что идею можно изложить за пять минут, — усмехнулся он. — Вот и управься за два дня, а в субботу прилетишь, и с самолета на свадьбу».

«Надо ведь и помочь дома! — упирался я. — Вы же знаете, какое это дело!»

«Знаю, сынок, — проговорил он, смягчившись, и спросил: — Родственники у тебя есть — двоюродные и троюродные, я имею в виду, деревенские?»