Любимые и покинутые
Шрифт:
— Я… я… мне его очень жаль, — честно призналась я. — Мне сложно разобраться в своих чувствах — все случилось так неожиданно У меня никого до него не было. К тому же он был моим духовным наставником. Мне очень жаль, что так получилось. Я, наверное, тоже во многом виновата. Мне льстило, что я ему нравлюсь, и я старалась понравиться еще больше. Я, очевидно, очень испорченная.
— Не надо, моя дорогая, корить себя за то, что случилось. Вы ни в чем не виноваты. Я так и знала, что рано или поздно это произойдет — его всегда тянуло к женщинам, и лишь в их обществе он чувствовал себя уверенно.
Я усмехнулась, вспомнив, как мы занимались любовью всю эту неделю и сказала:
— Нет, детей у нас, надеюсь, не будет. — И добавила очень тихо: — Для того, чтобы иметь детей, нужно влюбиться очертя голову. Мне кажется, я вообще на подобное не способна.
— Вы нравитесь мне, Юстина, своей откровенностью. Только вы неправы относительно того, что не способны влюбиться очертя голову — просто еще не настала ваша пора.
— Тадеуш очень хороший и добрый, — сказала я. — Я никогда не брошу его, что бы ни случилось. И обманывать его не смогу.
— Я вам верю, — сказала Тереза, разливая по чашкам крепкий чай. — Он будет любить вас до самой смерти. — И она добавила, немного помолчав. — Но все равно я вам не завидую, и вы, очевидно, догадываетесь, почему.
— Почему? — наивно спросила я.
— Потому что Тадеуш такой же эгоист, как и его маман, хоть я и люблю его как родного сына. К тому же есть в нем что-то странное Я не смогла бы вам этого объяснить, но мне почему-то кажется, что Тадеуш способен довести любимую им женщину до помешательства и сойти с ума вместе с ней.
Я раздумывала над словами Терезы, когда раздался этот странный хлопок — точно где-то за стеной откупорили бутылку с шампанским. Тереза вскочила на ноги, опрокинув чашку с чаем мне в подол.
Мы кинулись к кабинету Тадеуша, чуть не сбив друг друга с ног. Дверь, как ни странно, была распахнута настежь. Сам он сидел на диване со стаканом вина в руке и улыбался Мы остановились на пороге, не зная, что сказать.
— На этот раз я остался жив, — произнес Тадеуш и спросил, обращаясь ко мне. — Ты очень испугалась? Бедняжка…
Я заметила, что рядом с ним на диване валяется револьвер. Он проследил за направлением моего взгляда и истерично расхохотался.
— Я поговорил с судьбой, — сказал он, справившись наконец с приступом смеха. — Она сообщила мне, что я пока должен жить. Как тебе известно, у судьбы переменчивый характер. Но тебе, Юстина, волноваться не о чем — я обеспечу твое будущее.
— Побойтесь Бога, пан Тадеуш, — сказала Тереза. — Самоубийство — тяжкий грех, который перейдет на ваше потомство во всех коленах. И пожалейте вашу жену — она ведь ни в чем не виновата.
— С Богом у меня особые счеты, — сказал Тадеуш, и глаза его, как мне показалось, гневно блеснули. — Юстина, ты боишься остаться вдовой? Или же ты будешь только рада избавиться от меня?
И тут я поняла, что Тадеуш пьян. Последнее время мы с ним пили много вина, но пьяным он не напивался. Сейчас же в его крови бродил сильный хмель.
Я опустилась
— Прошу тебя, Тадеуш, не разговаривай со мной так. Я…
Со мной случилась страшная истерика, и Тадеуш не на шутку испугался. Он отнес меня в спальню, раздел, как маленького ребенка, и стал целовать. На этот раз наши ласки были как никогда страстными, и я испытала жгучий восторг. Мы оба заснули в полном изнеможении и проспали больше суток. Нас разбудил голос Терезы:
— Пан Тадеуш, — кричала она из-за двери, — через час появится мадам Брошкевич. Умоляю вас, вставайте.
Мы разом вскочили, молча привели себя в порядок.
— Юстина ты… не бойся ее. Я сам с ней поговорю, — сказал Тадеуш, и я обратила внимание, что у него опять дрожат руки.
Мадам Брошкевич привезла с собой стойкий аромат парижских духов, несколько больших баулов с нарядами и предчувствие беды, которое я ощутила, едва она переступила порог. Она была вежлива и предупредительна с нами, но в каждом жесте, повороте головы, взгляде чувствовалось раздражение. Сняв перчатки и шляпу и велев Терезе сварить черный кофе, она сказала, обращаясь ко мне:
— Милая, я попрошу вас оставить нас наедине с моим сыном.
Тадеуш попытался было возразить, но мадам Брошкевич отрезала:
— Это ненадолго. Ваша жена, мсье, пока примет ванну.
Откуда она узнала, что я была женой Тадеуша? Ведь он, насколько я помню, представил меня просто «Юстина».
Я послушно поплелась в ванную, приняла душ, расчесала волосы. Они у меня были длинные, до самого пояса. Я собралась было уложить их в пучок, но пришла Тереза и сказала, что меня ждут в столовой.
Она обняла меня за плечи и шепнула:
— Не бросайте пана Тадеуша. Он без вас погибнет.
Я вошла в столовую.
Тадеуш кинулся мне навстречу, но мадам Брошкевич сказала что-то по-французски, и он остановился на полпути.
— Садитесь, моя милая. — Она улыбнулась и кивнула на кресло возле окна. — Здесь не дует? — Мадам Брошкевич расхаживала по столовой, громко стуча каблуками. Оказывается, у этой довольно хрупкой женщины был тяжелый мужской шаг. — Знаю, вы ни в чем не виноваты. Напротив, вы жертва необузданных похотей моего сына. Как жертва, вы достойны сочувствия и помощи. Я не оставлю вас в вашей беде, уж поверьте мне.
— Мама! — воскликнул Тадеуш.
Она не удостоила его даже взглядом.
— Мой сын помешан на сексуальной почве. Боюсь, эта болезнь досталась ему в наследство от отца. Приняв духовный сан, он на какое-то время угомонился, и я уже, можно сказать, успокоилась за его дальнейшую судьбу, но, как вижу, оказалась неправа. В ранней юности у него вдруг обнаружились гомосексуальные наклонности, он лечился в известной парижской клинике, но, увы, подобные болезни неизлечимы. Он не способен совершить нормальный половой акт с женщиной. Милая моя, я очень сожалею, что вы по своей неопытности и невинности оказались замешаны в эту ужасную историю. Я помогу вам выпутаться из нее, уверяю вас. — Мадам Брошкевич подошла ко мне и потрепала по щеке. — Вы очень хороши. Я надеюсь, нам удастся сохранить все случившееся в тайне. Тем более, я уверена в том, что вы все еще девственница. Я не ошиблась?