Любимый город
Шрифт:
Прошел может час, может и больше, небо стало светлее, когда она заметила, что людей на дороге прибавилось. А вскоре появились и первые машины. Свои машины. Где народу набилось так, что не втиснешься, кто просто не останавливался, но в конце концов какая-то полуторка притормозила и сидевшие в кузове бойцы откинули борт. Места среди ящиков и людей было всего ничего. Но на двоих раненых и трех девушек кое-как хватило.
Раиса как ухватилась за борт, так и встала. Сил вскарабкаться наверх
Остаток дня запомнился слабо. Их куда-то довезли, где-то сгрузили, напоили горячим сладким чаем, и дальнейшее из памяти выпало напрочь.
Вот Раиса стоит, привалившись к бревенчатой стенке блиндажа, потому что окоченевшие ноги почти не держат. Ей говорят о проверке. Да, все правильно, так и должно быть. Кажется, в прошлый раз она уснула. Наверное, лучше не садиться, а то еще раз уснет. Она даже перестала дрожать от холода, настолько хочется спать. Все равно где, хоть на дне окопа, по которому они идут сейчас.
День клонился к вечеру, и, оказалось, до места сбора добрались и остальные. Так что Огнев, усталый до того, что лицо походило цветом на шинель, собирал всю группу в особый отдел. Кажется, ему даже присесть не дали…
Но проверку в особом отделе они прошли так стремительно, что Раиса даже удивиться не успела. Впрочем, удивляться у нее все равно не было сил.
– Арьергардная группа медсанбата 156-й стрелковой дивизии, - поприветствовал их старший лейтенант НКВД, и, ничего не спрашивая, продолжил, - Вышли организованно, с документами, вынесли раненых, товарищ Гервер за вас поручился, на сутки ставим на довольствие, вот направление, кухню найдете. Свободны. Отдыхайте.
Как шли, Раиса опять не запомнила. Но встретили их, удивительно, не в блиндаже, а в самом обыкновенном крестьянском доме. Маленькая пожилая женщина в платочке. “Наша хозяюшка”, - кажется, так называли ее бойцы, которые их провожали сюда. Еще застряло в памяти название, теплое, довоенное: Золотая Балка. Может, она его даже слышала, тогда, летом…
Тепло… как же здесь тепло. Правильно, будет тепло, потому что хозяйка топила баню. Как нарочно ждала их. Может и не их, но ждала. И от тепла этого память совсем тает, уплывает с паром.
“Да куда же вас таких воевать-то посылают? Она же совсем дите… Все косточки наперечет как у цыпленка! Да вы ешьте, милые, ешьте” Это она про Верочку так. Раиса сидит рядом и все, на что у нее хватает сил, это не уронить голову на стол. Она почти не слышит слов. Тишина, полная тишина обнимает ее, и нет в ней ничего, ни гула машин, ни далеких разрывов.
Она уснула без снов, тяжело и глубоко. А проснувшись, очень удивилась, почему никто ее не будит, не говорит “подъем, дневная смена, сейчас машины придут”, и только потом вспомнила их дорогу, дождь, отступление. Куда же они пришли? Голова настолько тяжелая, что до конца выбраться из сна никак не выходит, даже глаз не открыть. Сквозь тяжесть эту ясно слышен только знакомый голос: “Не будите девушек. Пусть еще отдохнут, пока время есть”.
Когда Раиса снова открыла глаза, было совсем светло. Она лежала на сдвинутых лавках в маленькой комнате с низким потолком,
Оля уже встала, сидела на лавке у крохотного окошка и плела косу. Каким-то чудом она до сих пор сберегала длинные волосы. Мороки с ними, понятно, не оберешься, но верно жалко было стричь такую красоту. Светлые, почти белые, тонкие как шелк. Текут пряди сквозь пальцы и будто сами собой светятся, неярко и мягко.
– Проснулась, тетя Рая?
– Оля улыбнулась, легко и совершенно по-детски.
– Ты не торопись. Нам еще сутки отдыха дали, - она кивнула на окно, - гляди, снег пошел. Вот и зима. Рановато она к нам.
Раиса не без труда поднялась. Колени едва гнулись, спину свело, будто все позвонки склеились. “Не рановато ли стареть собралась, тетя Рая”, - укорила она себя и поспешила одеться. Все-таки, в форме и под ремнем почему-то чувствуешь себя если не бодрее, то собраннее.
За окном падали крупные, тяжелые хлопья, укрывая маленький уютный дворик. Настолько мирный, будто ничем не напоминающий о войне, что защемило сердце. Поленница у забора, сарайчик с крытой камышом крышей, старая яблоня у плетня, ветки в снегу - будто в кружеве. От нее протянута веревка, на которой висит белье и хозяйка, Раиса сразу ее вспомнила, торопливо снимает его и убирает в корзинку.
Потом, присмотревшись, она сообразила, что сохли во дворе рубашки и гимнастерки, а оконные стекла заклеены накрест полосками бумаги. Нет, и здесь война рядом. Нипочем не даст о себе забыть.
– Вот и зима… - повторила Оля задумчиво.
– В прошлом году до января снега не было. Хотя и этот скоро стает.
– Я думала, у вас снега и вовсе не бывает, - Раиса тоже невольно улыбнулась, - и всю зиму тепло.
– Бывает, еще как. У нас по-всякому может получиться, то тепло, то мороз с метелью. Но снег позже выпадает. Февраль самый снежный. И на море зимой шторма чаще. Высокие волны, вода будто кипит. Очень красиво. Мы даже школу иногда прогуливали, чтобы на шторм посмотреть. А у вас много снега?
– Очень. И весна поздняя. В ноябре у нас таких дождей нет давно, землю небось морозом прихватило уже. К декабрю снег ляжет. Зимы у нас долгие и метели злые.
После таких метелей в больницу к ним нередко привозили обмороженных, чудом спасенных из снежной западни. Но припомнить хотелось совсем не это, а что-нибудь совсем мирное. Хотя бы лыжные соревнования, на которые Раиса как-то от их больницы ездила, правда, никакого приза не получила, или про то, как девчата задумали однажды погадать как в старину, а потом долго искали, куда улетел брошенный через ворота валенок. Так до весны в сугробе и пролежал. “Плоховатая примета перед Финской-то вышла”, - внезапно подумала она, но вслух не сказала и даже на лице, кажется, не отразилось ничего.
– Я на лыжах бегать не умею. Мы в поход ходили, в горы, когда я в школе училась, - рассказывала Оля.
– А в седьмом классе я на спор ночью на Крепостную гору ходила, где старинные башни. Ты их наверняка видела, раз в Балаклаве отдыхала. Болтали, что там привидения водятся, а я поспорила, что все это ерунда и пошла, в полночь. Потом узнала, что наши мальчишки хотели меня там подкараулить и напугать. Но сами испугались и не пошли. А я там встречала рассвет. Оттуда всю бухту видно. Когда начинает светать, сначала светлеет море, пока солнце не поднялось, оно светлее неба. Тогда я в первый раз увидела, как это красиво. И на выпускной в училище всех на ту гору повела. Мы забирались на башню и с нее смотрели, как солнце встает.