Любимый город
Шрифт:
Понимая, что оглушен, Астахов заставил себя выбраться к воде, там было легче дышать. Над полуостровом медленно рассеивался дым. Вниз сыпался, оседая на лице, мелкий песок. Его бесполезно было смывать, потому что он тут же налипал снова. А когда ветер чуть разогнал гарь - маяка больше не было. От него осталась только лестница, ведшая ко входу, да часть цоколя.
Как он бежал к маяку, Астахов не помнил. Он пришел в себя уже на развалинах, когда пытался сдвинуть какой-то обломок, не понимая, что тот слишком велик для одного человека. Но он тянул его и тянул, потом подхватил еще кто-то, и тоже стал пытаться сдвинуть. Это удалось сделать лишь впятером и без особого толку. Чтобы добраться до людей под
Дальше память опять разорвало и нельзя было даже понять, сколько прошло времени. Кажется, еще раз бомбили, но теперь дальше от маяка. А потом, когда из этой дымовой завесы показалась Оля, Астахов решил, что, наверное сошел с ума. Она же оставалась на маяке! Губы ее шевелились, но он не разбирал слов. Но когда опустил руку на ее плечо, оно было без сомнения живым и теплым. И Астахов ясно почувствовал, что его собственная ладонь саднит, содранная в кровь.
– Значит, не спятил…
– Игорь Васильевич, мы раненых в капонире укрывали. В маяке места нет… - Оля всхлипнула, - Не было…
– Значит, не спятил, - повторил Астахов и продолжил так спокойно, что сам удивился, - Раненые. Сколько? Бинты остались? Пойдем, посмотрю.
***
Раненых осталось мало. Почти все ходячие ушли прошлой ночью к катерам, не дождавшись команды. Не вернулся никто. Почти все тяжелые остались под развалинами маяка.
Астахов мучительно думал, чем бы занять себя и уцелевших, чтобы не сойти с ума под палящим солнцем, когда перед ним снова появился “сержант-лейтенант”, да еще и не один. Был с ним старший сержант, связист, без пилотки, в съехавшем на бок ремне и с дорожками от слез на закопчено-пыльном лице. “Сержант-лейтенант” вел его, ухватив за плечо, тем привычным хватом, каким милиционер ведет задержанного, аккуратно, но цепко.
– Держи, лепила, этот явно по твоей части. Даже я его в разум не привел. Ревет в три ручья как баба, двух слов связать не может.
Из немногих полезных вещей в саквояже старого врача отыскалась валерьянка. Астахов смешал ее с солоноватой водой из мелкого колодца, что откопали в одном из капониров, и чуть не силой влил в рот рыдающему связисту. Взгляд у того стал чуть осмысленнее.
– Отставить истерику, товарищ старший сержант! Доложить по форме!
У старшего сержанта прыгали губы и нижняя челюсть мелко тряслась, как у старика. Он придержал ее рукой, будто у него болели зубы, потом подобрался, выпрямился, деревянно бросил ладонь к виску, забыв про отсутствие головного убора, и вытолкнул осипло:
– Бросили нас.
– Ты что несешь?
– Я, товарищ военврач третьего ранга, не несу. Я с-сейчас Совинформбюро поймал, - он похлопал глазами и как заученный урок повторил, невольно копируя манеру Левитана, - Третьего июля тысяча девятьсот сорок второго года наши войска, после беспримерной, героической обороны, продолжавшейся почти двести пятьдесят дней и ночей… - он всхлипнул снова, вздохнул и продолжил, - оставили Севастополь. Оставили Севастополь, - повторил он и голос его сорвался, - Оставили Севастополь! Оставили!
Прежде, чем голос перешел в визг, Астахов ухватил связиста за плечи и встряхнул как мешок. Тот враз обмяк, подавился
– Вот так, лепила. Не говори, что я не предупреждал. Списали нас, - “сержант-лейтенант” впечатал кулак в стенку капонира, словно ставя точку, - Спасаемся по способности. Теперь будешь спорить? Сегодня после заката наши на прорыв пойдут. Собирай людей, в ком уверен. Чтоб вместе держаться.
– Ты говорил - большие прорывы обречены.
– Пойдем со всеми. Если получится - выйдем большим отрядом. Не получится… я эти места как свой карман знаю. Десяток человек через что угодно выведу.
– Разрешите с вами!
– связист вскочил как подброшенный пружиной, - Ей-богу, т-товарищи, не подведу! Лучше уж в бою, чем… Я же их, гадов!
– Сопли разводить не будешь - возьмем, - оборвал его “сержант-лейтенант”, - Приведи себя в порядок, живо. Девчонки вон смотрят.
Только тут Астахов понял, что сводку, переданную ошарашенным вестью связистом, слышали не только они двое. У выхода из капонира застыли Оля и Верочка.
“Прорываться будем вместе. Быть готовыми”, - это все, что сумел он сказать им, уже после того, как сержант со связистом ушли. Девчата не имели опыта боя, разве что тот тяжкий опыт отступления от Ишуни. Но без них он не уйдет.
Глава 15. Мыс Херсонес и где-то рядом. Последний день и еще сутки
Немцы неторопливо и методично утюжили Херсонес снарядами. Размеренные залпы, казалось, ложились в самую душу - ответить было нечем. Астахов мысленно ходил вокруг гигантского камня возложенной на него ответственности и не знал, что с ним делать. Иногда приносили раненых, но, судя по всему, и этим уже почти никто не занимался. Раненого можно было утешить - и только. Ни бинтов, ни воды, ни лекарств. Сода оставалась. Четыре квадратные литровые банки с добротно притертыми пробками. А тот парнишка, который с таким счастливым лицом принес их - “Товарищ военврач, мы лекарства нашли!” - лежал недалеко от входа в капонир и бредил после осколка в голову. Астахов, пожалуй, не рискнул бы такое оперировать сам даже в наилучше оснащенном госпитале… Госпиталь. Оснащение. Это звучало, как насмешка.
Где-то после полудня - не то забыл завести часы, не то остановились от близкого взрыва - в капонир прибежал посыльный.
– Приказ командования!
– прохрипел он, как патефон с исцарапанной пластинкой, - Сегодня после заката собираемся у старых складов. Будет общий прорыв. Идут все, способные держать оружие.
Оттарабанил, осмотрелся и проговорил чуть более живо:
– Медицина… Воды хоть глоток, а?
Кто-то из медсестер подал ему флягу. Боец аккуратно отмерил один, ровно один глоток, и побежал дальше.
В дальнейшей жизни появилась хотя бы тень смысла. Тень… Тени не оставалось почти, только у самых стен.
Астахов, стараясь не волочь ноги, обошел личный состав, отбирая способных держать оружие. Велел девушкам держаться возле себя. Вместе с Олей и Верочкой идти вызвалась та, крепкая и рослая, что так ловко управилась с шитьем лямок для носилок. “Может, еще винтовку выдадут. Я хорошо стреляю”, - уже в который раз повторила она, кажется, сомневаясь, что ей верят. “Карина умеет”, - кивнула Оля. Вот, оказывается, как звали эту третью сестру. “Хорош командир, - укорил себя Астахов, - никого по именам не помнишь!”