Любимый ученик Мехмед
Шрифт:
Мехмед нахмурился:
— Присядь, Заганос-паша.
Визир присел на край возвышения, заваленного подушками, положил руки на колени, а юный султан полулежал на софе и внимательно смотрел на собеседника:
— Так в чём дело?
— Мой долг — уберечь тебя от ошибки. От ошибки в любви, поскольку эта ошибка отразится на государственных делах.
— Султан может проявлять любовь, к кому хочет, и как хочет. А его подданные не имеют права осуждать своего повелителя. Разве нет?
Заганос
— Не совсем так, повелитель. Султан может проявлять любовь, к кому угодно. Но в том, как он её проявляет, есть некоторые ограничения.
— Какие ограничения могут быть в отношении султана! — недоумённо воскликнул Мехмед.
— Султан — это тот, кто повелевает и управляет. Он всегда остаётся султаном, даже на ложе, — тихо проговорил Заганос. — Поэтому, если на ложе султан вдруг станет подчиняться, а не повелевать, такое поведение приведёт к тому, что он однажды потеряет трон. Увы, при дворе не скроешь ни один секрет. Рано или поздно всё становится известно. А когда враги султана узнают, что он склонен подчиняться, то решат, что такого правителя удастся свергнуть. Составится заговор, а если его раскроют, то ещё один, и ещё. И так будет до тех пор, пока заговорщикам не удастся осуществить задуманное.
Мехмед нахмурился ещё сильнее:
— Вот как? Но почему ты говоришь это мне? Ты думаешь, что я нуждаюсь в подобных поучениях?
— Я не думаю, а знаю, повелитель, — очень спокойно произнёс Заганос, будто не обращая внимания на насупленные брови.
— Знаешь? — Мехмед оглядел комнату. — Так значит, за мной в этих покоях следят? Кто? Как посмели!?
Заганос оставался странно спокойным:
— Никто здесь за тобой не следит, повелитель. А я знаю, потому что видел, как вы смотрите друг на друга. Мне было достаточно увидеть это, чтобы понять, кто из вас на ложе главный, а кто подчиняется.
Мехмед вдруг перестал хмуриться:
— Конечно. Как я не подумал! Ведь у тебя есть особое зрение, чтобы распознавать такие вещи.
— Особое зрение? — озадаченно переспросил визир, однако выражение ему понравилось: — Да, можно сказать и так.
Мехмед чуть подался вперёд, перестав опираться о спинку софы:
— Но ведь это зрение есть лишь у людей, которые по склонностям подобны мне или тебе. Откуда мои враги узнают, что творится в моих покоях?
— Увы, повелитель, — ответил Заганос, — среди твоих врагов тоже найдутся люди, имеющие особое зрение. Не все, кто обладает особыми склонностями, живут в мире друг с другом. Некоторые пытаются отобрать друг у друга власть и богатство. Если бы все люди с особыми склонностями жили в мире, как легка была бы жизнь!
Мехмед ещё немного подавшись вперёд, изобразил изумление:
— Если всё так опасно, почему же ты раньше не предупредил меня? Чего ждал?
— Я ждал, когда опьянение любви пройдёт, и ты обретёшь ясность мысли, повелитель, — ответил Заганос. — Я хотел говорить с тобой ещё в Гелиболу, но ты не стал бы меня слушать. У тебя был взгляд… как у курильщика опиума. Я сам когда-то пережил подобное, поэтому решил дать тебе некоторое время,
Разговор, как и тогда, в Гелиболу, получался интересный:
— Так значит, Заганос-паша, ты видел, что я опьянён любовью?
— Я говорю это не в укор, повелитель, — поспешил объяснить визир. — Твой друг действительно красив. Поверь, многие дорого бы дали, чтобы повстречать его лет двадцать назад. Даже сейчас он красив, и поэтому мне думается, тебе будет трудно объяснить ему, что теперь всё должно измениться, но тебе придётся завести разговор об этом, повелитель. Почти все начинают с того, с чего начал ты, но приходит время стать другим. Это ещё одна ступень взросления.
— И я обязательно должен последовать твоему совету? — с сомнением спросил юный султан. Он вспомнил, что говорил Учитель своему ученику в Гелиболу: «Ты как будто создан для этого», — то есть создан раскрываться и доверяться, но на языке Заганоса это означало «подчиняться».
«Ты как будто создан для этого», — Учитель произносил эти слова как похвалу и был искренен, поэтому теперь Мехмеду показалось так грустно, что для султана те же самые слова являются тягчайшим оскорблением: «Ты создан, чтобы подчиняться, а не повелевать».
Меж тем визир продолжал:
— Повелитель, сейчас я говорю с тобой, как отец говорил бы с сыном. Кто, как не я, должен объяснить тебе законы жизни для людей, подобных нам. Ни в одной книге прямо не написано об этом, но законы существуют. И они говорят, что даже султан не свободен в выражении своих чувств. Я когда-то был подобен тебе. Я подчинился человеку, которого любил, и был счастлив, но затем мне пришлось забыть о нём. Если бы я этого не сделал, то никогда не достиг бы высоких постов, потому что тот, кто подчиняется, не может повелевать. Мой путь был верным, поэтому я призываю тебя тоже ступить на него.
Юный правитель несмотря на видимое сопротивление был готов согласиться с Заганосом: «Да, я думаю, что, подчиняясь, не унижаюсь, но на свете слишком много людей, которые думают иначе, и все они могут стать моими врагами. Заганос тоже не чувствует это как унижение, но он давно смирился с тем, что не сможет объяснить это толпе несогласных».
— А если я не хочу становиться другим? — Мехмед сказал это шутливым тоном, поскольку понимал, что такие слова звучат в ушах визира как полнейшая глупость. — Возможно, я изменюсь позднее, но не сейчас.
— Повелитель, ты погубишь и себя, и твоего друга. Тебя лишат власти, а его казнят как грешника, потому что ты не сможешь его защитить. У тебя нет иного пути. Ты должен отказаться от привычки подчиняться даже в любви. Признаюсь, я в своё время сделал этот выбор только ради себя, но ты должен сделать не только ради себя. Вы не можете продолжать делать то, что делаете.
И снова Заганос говорил так, что хотелось согласиться. Наверное, дело было в том, что он говорил искренне. Но ведь в своё время Учитель так же искренне говорил, что подчинение не унижает, а даже возвышает, поскольку ученик, который подчиняется наставнику, становится лучше.