Любить ненавидя
Шрифт:
Нет, Гавриленко не скандалист, и случай с Кузьмичом, скорее, исключение, нежели правило. Он нарушителю своего спокойствия даже слова кривого не скажет. Не станет указывать, что и как. Просто поморщится, покачает недовольно головой из стороны в сторону и промолчит, замкнется. Только после уже все равно понадобится какое-то время, чтобы снова на нормальную рыбалку, на нормальную волну настроиться.
Вот и сейчас, при виде незнакомого парня, появившегося невесть откуда и попытавшегося отвлечь его от любимого увлечения, настроение Александра Васильевича мгновенно ухудшилось. К тому же, подняв глаза, Гавриленко
– Внимание! Улыбочку! Снимаю!
Рыбак прищурился и сдвинул свою зимнюю шапку набок, чтобы освободить ухо:
– Простите? Что Вы говорите?
– Внимание, говорю! Снимаю!
Александр Васильевич услышал несколько щелчков, выскочивших подобно автоматной очереди. Все произошло настолько мгновенно, что Гавриленко, поначалу разочарованный появлением незнакомца, а затем заинтригованный тем, что вдруг стал объектом фотосъемки, какое-то время решал, как поступить в подобной ситуации, что сказать.
– Спасибо! – не дожидаясь реакции рыбака на свои действия, громко произнес Винни-Пух и опустил фотоаппарат, повисший у него на груди.
Он по-прежнему продолжал улыбаться, приплясывая и все больше вытаптывая в снегу своими, такими же объемистыми, как и куртка, коричневыми сапогами круг возле себя. Прижав локтем правой руки серые вязаные перчатки, парень усердно дышал на замерзшие пальцы. Его лицо выражало абсолютное спокойствие, глаза – простодушие, улыбка – непосредственность. Во всем виде Винни-Пуха совершенно не ощущалось хоть немножко, хоть капельки, хоть чуточку неловкости, волнения, смятения перед Гавриленко за вторжение в его внутренний мир, в его личное пространство, вины, в конце концов, за самовольно произведенную фотосъемку.
– Простите, – наконец поборол оцепенение Александр Васильевич, – а Вы, собственно, зачем снимаете?
– Для истории, конечно, – тут же, ни секунды не задумавшись и еще задорнее засмеявшись, ответил парень.
– Да… Да, но я, допустим, против, – не поддержав жизнерадостности и задора фотографа, скорее, предположил, чем возмутился совершенно выбитый из колеи нахальством Винни-Пуха рыболов. – Вы же, наверно, хотели бы услышать мое мнение на этот счет?
Фотограф только развел руками. Наверно, в этот момент он усердно решал сложнейшую задачу, как бы это поизящнее ответить на сдержанный выпад рыболова, но, видимо, особо не преуспел в поиске достойного ответа и остановился на очень короткой, но, по его мнению, достаточно емкой и все объясняющей фразе:
– Ничего не поделаешь: снято.
Слово «снято» как-то просто, но вместе с тем очень легко и уверенно сорвалось с его языка. Казалось, прозвучи сейчас вдобавок к сказанному «Всем спасибо! Все свободны!», и ситуация напомнила бы ту, когда что-то торжественно подобное вырывается из уст режиссера, означая конец съемки какого-нибудь эпизода, после чего все ее участники, по идее, должны облегченно вздохнуть и расслабиться.
Винни-Пух, по-видимому, решил ретироваться. Он развернулся на месте, неуклюже отшвырнул подвернувшийся под ногу кусочек льда и, приложив руку ко лбу, чтобы укрыться от слепящего февральского солнца, посмотрел в направлении середины реки, где виднелось множество силуэтов склонившихся
– А Вы, простите, кто? – уже глядя в спину намеревавшемуся уходить Винни-Пуху, поинтересовался рыболов.
Тот обернулся, сделал удивленное лицо и, как и прежде, с сиюминутной готовностью, словно и без вопроса все было понятно, ответил:
– Ясное дело кто. Корреспондент.
В словах и интонации парня Гавриленко уловил даже не то что какую-то неискренность или недосказанность, а просто шутливость, иронию, пародийность, граничащую с бесцеремонностью, и хотел было задать вопрос поконкретней, но незнакомец опередил его:
– Ну, счастливо! Ни Хвоста, ни чешуи! Кажется, так у вас говорят?
Видимо, он, незнакомец с формами Винни-Пуха, и сам прекрасно понимал, что перечень вопросов к нему далеко не полностью исчерпан. Он и задал свой последний вопрос не столько для того, чтобы услышать ответ, а чтобы перехватить инициативу и быстренько ретироваться. Потому, желая избежать, как показалось Александру Васильевичу, продолжения разговора, наклонившись вперед и широко расставив руки, он быстро двинулся в сторону основной группы коллег Гавриленко, на ходу поправляя шапочку и прикрывая шарфом фотоаппарат.
Александр Васильевич в недоумении скривил губы, казалось, безмолвно произнесшие «К черту!», пожал плечами и решил уже махнуть на все рукой, но тут же передумал, положил удочку на лед и, приложив обе руки ко рту наподобие рупора, крикнул вслед удаляющемуся от него парню:
– Так какого хоть издания корреспондент?
Его вопрос заставил парня остановиться. Он развернулся, посмотрел на Гавриленко, поправил залетевший набок фотоаппарат и, набрав полную грудь воздуха, отчетливо, чуть ли не по слогам, громко произнес:
– Газеты «Путь в неизвестность»! Не исключено, что Ваше фото вполне может появиться в следующем номере!
ГЛАВА 2
Рожденье дружбы – краткий яркий свет,
Но как же много в этой жизни нужно
Прожить прекрасных и суровых лет,
Чтобы понять всю силу слова «дружба».
– Ну что, я так понимаю, ты тоже остался без общежития?
Ленька Фомин, новоиспеченный студент физико-математического факультета педагогического института, стоя на крыльце теперь уже ставшей родной ему альма-матер и прикуривая сигарету, невесело улыбнулся высокому широкоплечему светловолосому парню. Собственно, этого блондина он заприметил еще месяц назад, во время вступительных экзаменов. Да и как не заприметить, если тот, единственный из огромной толпы абитуриентов, пришел на вступительные экзамены в парадной военной форме, на которой, словно визитная карточка, выделялись черные погоны с тремя желтыми блестящими сержантскими полосками. Ясное дело для чего, тут и особо догадливым не нужно быть: чтоб преподаватели, принимавшие экзамены, были поснисходительнее.