Любитель историй

Кузнецов Константин Викторович

плетью стегал его, как великого мученика, бросая то в жар,

то в холод. А несерьезные вещи, внезапно обретали статус

невероятной важности.

Вначале Рик решил, что он многое надумал, и странная

метка на руке ничего не значит. Но от пугающих

предположений было не так легко избавиться. И когда

юноша услышал звон часов, в голове окончательно

поселилась уверенность, что его наградили неизвестным

проклятием, которое вскоре поработит

юную душу, и не

будет ему спасения, нигде и никогда.

* * *

Погода не заладилась с самого утра. Пронизывающий

ветер, хлесткие мелкие капли, нежданно накатившие тучи, и

ко всему прочему, невыносимая промозглость окончательно

разогнала и без того немногочисленных посетителей.

Наблюдая за спешащими в теплые домишки горожанами

Клер ловила себя на мысли, что как только среди домов,

словно черт из табакерки всплывает огромный силуэт в

парусиновом плаще и огромной широкополой шляпе, она

невольно вздрагивает и пытается скрыться среди цветущей

рассады.

Ближе к вечеру, когда мистер Бишеп засобирался

закрывать лавку, Клер упросила его оставить магазинчик

открытым и клятвенно пообещала, что пересадит еще пару

розалий, а двери запрет сама. Когда хозяин скрылся за

поворотом, девушка защелкнула запор и продолжила

наблюдать.

Пустынная улица быстро окрасилась в бледные тона, и

даже расторопные фонарщики слегка осветив мостовую, не

смогли исправить положение - мрачный город не засиял

теплыми оттенками умиротворенности. Серость кряжистых

портовых домов змеей поползла по широким мостовым и

узким проулкам.

Тревожно вглядываясь в полумрак, Клер так и не смогла

разглядеть причину своего волнения. Мистер Сквидли так и

не появился. Его не было ни за острыми углами зданий, ни в

тени высоких фонарей - он прятался гораздо дальше, в

самом сознании девушки. В ее потаенных кошмарах.

Пересилив себя, Клер все-таки решалась покинуть

временное убежище.

Ее каблучки быстро цокали о мостовую, а город безмолвно

наблюдал за напуганной девицей, которая больше всего

насвете хотела поскорее оказаться дома. Морозный

холодок, вырываясь изо рта, мгновенно растворялся в

темноте. Фонари кое-где уже погасли, а те, что еще

источали крохотный свет, рождали на кирпичных стенах

пугающие тени. И в этот мерцающий такт, раздавалось

мерное пение скрипучих вывесок, которые, раскачиваясь на

ржавых цепях, словно надгробные плиты несли на себе

сухие послания. «Пекарня - вкуснее не найдете», «Лучшие

подковы

во всем Прентвиле», « Заботы погребения – мы с

радостью возьмем их на себя».

Внезапно Клер остановилась. Оглянулась затаив дыхание.

Всего пару секунд, всего пару ударов сердца. Но ей хватило

и этого. Не став ждать пока страх нагонит ее и ударит в

спину, девушка ускорила шаг, а через пару секунд перешла

на бег.

Выскочив на улицу Скромности, которую совсем недавно

местные переименовали в Приют разврата, Клер в одно

мгновение оказалась возле подвыпившей толпы

завсегдатаев одной из местных забегаловок. Развеселые

моряки, солдаты его Величества и пара высокородных

эсквайров, распивали весьма пошлые песни. На заднем

фоне им вторили откровенного вида девицы.

– Ох, какая!

– Давай к нам.

– Не жмись, мы не обидим.

– Эй, красотки, а мы вам подружку нашли.

Оторопев, Клер едва не провалилась под землю от стыда, а

потом, быстро сориентировавшись, ловко оттолкнула

самого заносчивого моряка и кинулась в конец улицы.

Продравшись через толпу пьяных музыкантов и распутных

танцовщиц Клер уже решила, что вырвалась из порочного

круга, когда ее запястье схватила чья-то костлявая рука.

Повернувшись, она приготовилась влепить наглецу

звонкую пощечину, но никого не увидела. Человек

попытавшийся пленить ее был ниже ростом почти на три

фута. Опустив взгляд, Клер уткнулась в грязное смуглое

лицо пожилого бродяги, лишенного обеих ног. Облаченный

в выцветший, превратившийся в лохмотья жакет, инвалид

продолжал цепко держать ее запястье, выставив другую

руку вперед и шамкая при этом беззубым ртом.

– Опустите! – требовательно прикрикнула Клер.

– Красотка, подай инвалиду двух пританских войн и

двадцатилетнего восстания Нузинотов.

Искалеченная, лишенная двух пальцев рука, устремилась к

лицу Клер, словно желая погладить ее по щеке.

Она дернулась. Запястье обожгло болью.

– Не дергайся, ципа. Иначе я сломаю тебе локоть.

– Что вам надо? У меня нет денег, ни медяка! – простонала

Клер.

– Поди врешь, крошка?!
– старик придвинулся так близко

что со стороны могло показаться, будто он прилип к ней.

– Нет. Я не вру! Отпустите!

Клер попытался освободиться, умело вывернув руку, но

вместо этого еще сильнее застряла в стальных тисках.

– Не спеши, милая, - наставительно протянул старик.