Люблю секретных агентов
Шрифт:
Владельцы отелей и туристических компаний были готовы на всё, чтобы привлечь в Перу побольше иностранных туристов. Дело дошло до того, что в мировой прессе начали появляться публикации, в которых утверждалось, что на самом деле Мачу-Пикчу и некоторые другие города Тауантинсуйуна самом деле были сконструированы не инками, а Майаном, знаменитым архитектором ведических храмов Индии.
Эту смелую гипотезу выдвинул современный индийский архитектор Шри Ганапати Стхапати, и даже написал об этом книгу. Оказывается, все основные пропорции и техники строительства инки передрали у индусов с помощью Ачанкарай, самой красивой и сексуальной
Впрочем, в период моего увлечения эзотерическими учениями, я ещё и не такое читала. Я вполне понимала индусов. Во времена буйного расцвета социализма чуваши уверяли, что Ленин был немножечко чуваш, а чукчи настаивали на том, что вдохновитель пролетарской революции был немножечко чукча. Так что же удивительного в том, что архитектор из Индии обвиняет инков в ясновидческом плагиате?
По ассоциации с этой гипотезой мне почему-то вспомнился анекдот о том, как после перестройки, когда христианство вошло в моду, Союз писателей пригласил священника прочитать лекцию о Ветхом Завете. Священник долго и пространно излагал библейские истории, а потом предложил задавать вопросы.
С кресла поднялся знаменитый писатель-славянофил и возмущённо спросил:
– Интересно, почему это в Библии столько написано о евреях, египтянах, римлянах, филистимлянах, но ничего не говорится о русских?
Действительно, почему это индусы приложили руку, а, точнее, мозги, к строительству инкских храмов, а русские, как всегда, оказались ни при чём? Как-то нехорошо получается. Конечно, можно было отметить некоторое несовпадение во времени, но это не было проблемой. Ясновидческий транс – штука серьёзная. В конце концов, если расстояние для него не является препятствием, то почему таким препятствием должно стать время?
Некоторое время я забавлялась с идеей создать теорию, согласно которой и индусы, и инки, накачавшись наркотиками, в ясновидческом трансе позаимствовали пропорции своих архитектурных шедевров у скромного русского монаха Вани Сидорова, написать об этом книгу и издать её на Западе. Идея казалась не только патриотичной, но и весьма заманчивой.
Я решила, что неисчерпаемым источником архитектурного вдохновения монаха Вани станет его страстная и безнадёжная любовь к Василисе Прекрасной. Безнадёжной эта любовь была бы не потому, что волоокая темпераментная Василиса твёрдо решила игнорировать Васю, а из-за излишней моральной устойчивости молодого и привлекательного монаха. Многообещающий сюжет!
Пока я размышляла над хитросплетениями взаимоотношений Вани и Василисы, температура воздуха резко упала, и проблема выживания в суровых условиях Андийских Кордильер встала передо мной во всей своей остроте.
– Эй! Люди! Есть здесь кто-нибудь? – крикнула я, не слишком надеясь на ответ.
К сожалению, откликнулось только эхо.
Я вздохнула. Прямо как чувствовала, что не надо было мне сворачивать с дороги, так нет же – решила срезать путь через холм, чтобы не носиться взад-вперёд по бесконечным петлям серпантина. В конце концов, я ухитрилась-таки выйти на какую-то тропинку, но она была совсем узкая и вела непонятно куда. Потом я снова потащилась по бездорожью, и вот в результате солнце село, а я без пищи, воды и тёплой одежды нахожусь бог знает где. Через полчаса станет совсем темно. Вполне возможно, что утром какое-нибудь кочующее индейское племя
Представив, что это может быть племя каннибалов, я чуть не пустила слезу от жалости к самой себе, но обуздала своё воображение и вплотную занялась выживанием. Для начала я нарвала травы и наломала побольше веток, чтобы сделать из них тёплую постель и толстое одеяло. Когда-то я писала о психотехниках и специальных позах, позволяющих поддерживать циркуляцию энергии в теле и не замерзать даже при ночёвке на холодной земле или на снегу. Однако психотехники требовали некоторого волевого и умственного напряжения, а напрягаться мне было явно лень, кроме того, меня терзала мысль о том, что завтра, если я не найду съедобных растений, мне придётся питаться гусеницами и дождевыми червями.
Я с тоской вспомнила Мауту Иньяка с его тёплым пончо, сушёным куеми спасительными листьями коки. Я чувствовала себя маленькой, одинокой песчинкой, затерянной на безлюдных и диких просторах Южноамериканского континента.
Невыносимая жалость к самой себе явно требовала артистического самовыражения. Один мой знакомый в периоды накатывающей на него вселенской грусти надрывающим душу голосом исполнял аргентинское танго. Однако танго для данного случая было слабовато. К тому же я дрожала от холода, а от танго особо не согреешься. И тут меня осенило. Фламенко! Вот чего мне не хватает!
Я вспомнила конкурс фламенко в затерянном в андалузских горах посёлке, куда я попала совершенно случайно.
Смуглые красивые мужчины один за другим поднимались на сцену, первым делом выводя исполненное невыразимого отчаяния "Ай-я-яй-я-яй!"
Чем дольше длилось это "Ай-я-яй-я-яй!", тем громче и восторженнее хлопали восхищённые зрители. Затем начиналась песня – эмоциональное воплощение перехлёстывающих через край страданий истерзанной души.
Песня сопровождалась барабанной дробью каблуков, каждый удар которых с такой силой впечатывался в землю, что к концу танца исполнитель худел по крайней мере на полкилограмма.
Я выбрала знаменитое фламенко Маноло Эскобара под названием "Тележка", повествующее о душевных терзаниях бродяги, у которого украли его любимую ручную тележку с добытыми из мусорных баков сокровищами. Мне пришло в голову, что он, лишившись тёплой одежды, одеяла и кусочков засохшего хлеба, должен был чувствовать себя примерно так же, как я сейчас.
– Ай-я-яй-я-яй! – взвыла я, вскидывая вверх руки и выбивая каблуками гулкую барабанную дробь.
– Я-яй, я-яй! – откликнулись горы.
Акустическое сопровождение вдохновляло.
– Ай, тележка моя, тележка! – во всю глотку заголосила я по-испански, чувствуя, как по телу разливается живительное тепло.
– У меня украли тележку!
Тележка моя, тележка!
Где же ты теперь, моя тележка?
Ай, тележка моя, тележка!
Я никогда не отличалась выдающимися вокальными данными. Правда, голос у меня был громким и пронзительным, но эти достоинства компенсировались почти полным отсутствием музыкального слуха. Однако сейчас для меня это не имело значения. Вокруг грохотало и подвывало эхо, а моему эмоциональному накалу могли бы позавидовать самые темпераментные андалузские исполнители. Я пела под небом, в котором сиял Южный Крест, окружённая пиками Андийских Кордильер, в самом просторном в мире зале, и я была счастлива.