Люблю только тебя
Шрифт:
– В доме свистеть нельзя, – по-немецки сказала Лорхен. – Это к беде. Идите свистеть во двор.
Людвиг вытаращил глаза – никто из жителей оккупированных территорий с ним еще так не разговаривал. Лорхен не отрываясь смотрела на него.
– Прошу прощения, фрейлейн, – пробурчал он и быстро ретировался, уводя с собой Клаудию.
– Жалко, что он никогда не ходит по городу пешком, – сказала Лорхен.
– Почему? – не понял я.
– Я бы его тоже убила.
Я весело рассмеялся и привлек Лорхен к себе.
Мы целовались и тискались, как два подростка, устроившись на ее
– Я тебя люблю, – сказал я, обернувшись на пороге.
Мои слова, казалось, застигли ее врасплох.
Людвиг устроил в городе несколько облав, в результате которых в школе, превращенной в тюрьму, оказались женщины, инвалиды и подростки. Спекулянтов – тех, кто торговал на рынке вещами и продуктами, – отпустили, конфисковав их товар в пользу третьего рейха, для них же попросту не осталось места. Отпустили и двух стариков, которых взяли накануне по наводке местного полицая, утверждавшего, что они евреи.
– Старый еврей – обрезанный еврей, – втолковывал Людвиг полицаю. – Это молодой может быть необрезанным. Почаще надо ходить в баню, дурак. От тебя воняет, как из ватерклозета, когда забудешь дернуть ручку.
Людвиг был доволен – город опустел. И хотя и наступила оттепель, даже дети сидели по домам.
– Меньше народу, меньше хлопот, – говорил он, когда мы ужинали в его кабинете салом со свежим хлебом и яйцами вкрутую, запивая все это крепким сухим вином из подвала какого-то чудака. Он сбежал, оставив нам подробное описание на немецком языке всех сортов вин в бочках и бутылках. Людвиг, тонкий знаток вин, сказал, отведав разных сортов, что местные вина напоминают букетом рейнские, но только они более крепкие. – Передай своим барышням, чтоб не выходили завтра из дому, – у меня тут есть одна идейка… – Он взял со стола бокал с темно-желтым прозрачным вином и стал рассматривать его на свет. – С этими казаками мы бы вполне поладили. Особенно с казачками, но тут нужно избрать чрезвычайно гибкую тактику. Зачем ломать дверь, когда к ней можно подобрать ключ? – глубокомысленно изрек он и выпил бокал до дна.
Я не знал, что на уме у Людвига – он редко делился своими планами с подчиненными, даже если считал их друзьями.
Дома я увидел сестер на кухне в обществе молодого человека.
– Двоюродный брат Семен, – сказала Лорхен. – Привез с хутора продукты. Он поживет у нас несколько дней. Людвиг сегодня не придет? – спросила она. Хотя, как мне казалось, Людвиг интересовал ее не больше телеграфного столба.
– У него дела, – ответил я.
У Семена был семитский тип лица, причем ярко выраженный. И на деревенского жителя он походил не больше, чем я на фюрера. Типичный провинциальный учитель или инженер. Людвигу его показывать нельзя – у того нюх на евреев.
Лорхен перехватила мой взгляд и, похоже, прочитала мои мысли. Она вдруг подошла ко мне, просунула под локоть руку и на мгновение ко мне прижалась.
– Он будет жить в моей комнате. Даже Бах ничего не узнает. А я переселюсь к тебе…
Лорхен оказалась темпераментной женщиной, хотя и очень неопытной. Это последнее обстоятельство меня обрадовало – не люблю женщин,
– Этот Семен типичный еврей, – сказал я Лорхен, примостившейся на моем плече. – Откуда ты его выкопала?
– Почему вы их так ненавидите? – ответила она вопросом на вопрос.
– Мы не хотим, чтобы они сделали с Германией то, что сделали четверть века назад с Россией. Евреи – пятая колонна в любом государстве. Они делают все возможное, чтобы подорвать его устои и в конце концов добиться мирового господства. Будь осторожна: если Людвиг узнает, он посадит вас с Клаудиой в тюрьму либо отправит в Германию.
– Не отправит, – уверенно заявила она. – Без Клаудии ему будет скучно. А тебе без меня.
На следующий день Людвиг воплотил свою идею в жизнь. На улице взяли дюжину девушек в качестве заложниц, которых он пообещал отпустить, если убивший патрульного явится с повинной. Об этом он оповестил согнанных на площадь возле собора жителей города. Он сказал, что девушкам не сделают ничего плохого, а всего лишь отправят в казармы к солдатам.
– Мы – гуманная нация, – распинался в рупор переводчик из местных. – Мы не признаем библейской заповеди «око за око». Это большая честь для русских девушек – развлекать доблестных немецких солдат, товарищей погибшего Зигмунда Герца.
Вечером Лорхен встретила нас словами:
– Нация дикарей и ублюдков. Вам никогда не удастся нас завоевать.
Людвиг был в приподнятом настроении, а потому возразил довольно добродушно:
– Мы уже вас завоевали. Но это не относится к таким красивым женщинам, как ты, маленькая Лорхен. Красота должна оставаться свободной.
Ужин прошел относительно спокойно, хотя девушки почти ничего не ели. Я заметил, что Людвиг часто поглядывает на Лорхен. Это был очень похотливый взгляд.
– Послушай, может, уступишь на одну ночку свою белокурую подружку? – спросил он у меня, когда обе девушки вышли на кухню. – Люблю пробовать новые блюда.
– Она не согласится. К тому же она еще девушка, – солгал я.
– Брось! Так я и поверил, что такой ловелас, как ты, не успел сорвать этот цветок. Но если это так на самом деле, его сорву я.
Лорхен слышала последнюю фразу и все поняла. Она стояла на пороге столовой с горячим чайником в руке. Мне показалось на секунду, что сейчас она выльет его на голову сидевшего к ней спиной Людвига. Но она сдержалась. Молча поставила на стол чайник, полезла в буфет за посудой. Людвиг следил за ней, как кот за птичкой.
– Это мое право, – сказал я нарочито развязным голосом. – Думаешь, я зря так долго обхаживал эту строптивую фрейлин?
Я подошел и обнял Лорхен за талию. Она вздрогнула, но вырываться не стала. Я заставил ее повернуться и поцеловал в губы. Она не ответила на мой поцелуй – она словно вся застыла.
– Браво! – воскликнул Людвиг и захлопал в ладоши. – Но я опасаюсь, как бы ты не замерз сегодня ночью. Я на расстоянии чувствую, какой от нее идет холод. Желаю удачи.
Он встал и направился на кухню, где была Клаудиа.