Люблю только тебя
Шрифт:
И не стал слушать ее возражений.
В тот день город бомбила русская авиация. Мы сидели в подвале штаба, переоборудованном под бомбоубежище. Я беспокоился за Лорхен.
Когда я вернулся домой, она спала, свернувшись калачиком под одеялом. Светлые локоны разметались по подушке.
Мы пили в постели белое вино из того же подвала, доставшегося нам в наследство от чудака-русского – я принес его в двухлитровой банке. Вино оказалось очень крепким, и мы быстро захмелели. Лорхен беззаботно смеялась. От ее улыбки я сходил с ума.
– Знаешь, с чего началась моя любовь к тебе? Ты
– Не хочу быть ничьим отражением.
– Не обижайся. – Она взяла мою руку, поднесла к губам и поцеловала. Потом еще и еще. – Пусть ты немец, враг, а я все равно люблю тебя. – Она помолчала. – Как ты думаешь, теперь русские всегда будут ненавидеть немцев?
– Может, и не всегда, но очень долго, – ответил я. – Мне очень жаль…
Я не закончил фразы. Я еще не знал, чего конкретно мне жаль, – просто вдруг нахлынуло сожаление о том, что тот небольшой отрезок жизни, который я прожил, я прожил не так, как надо.
– Мне тоже, – эхом откликнулась Лорхен. И добавила: – Ведь у меня будет… – Она моментально поправилась: – Я беременна…
Я медленно поднес ее руку к губам. Я видел эту картину со стороны. Я поставил бы под ней подпись: «Без надежды»…
Мы выпили все вино. За окном повалил крупный снег. Мне это напомнило детство, рождественские праздники. Я сказал:
– Ты – моя жена. Другой у меня не будет никогда. На следующий день меня встретил у порога встревоженный Бах.
– Герр Хоффман, к вам в спальню кто-то влез, – сказал он шепотом. – Я видел следы в палисаднике. Я хотел взломать дверь, но не осмелился. Я доложил обо всем герру Шубарту. Он ждет нас в столовой.
Я кинулся туда.
Эрих Шубарт, мой заместитель, толстый флегматичный австриец с лицом вечно чем-то недовольного ребенка, пил чай.
– В чем дело?! – от волнения я сорвался на визг.
– Мы обследовали палисадник. Следы ведут в переулок, где уже протоптали тропинку. Собаки…
– Черт побери, вы были в моей спальне?!
– Герр Хоффман, позвольте закончить. Собаки взяли след…
Оттолкнув денщика, я направился в спальню. Казалось, минула целая вечность, прежде чем мне удалось вставить ключ в замок. В спальне было холодно, я обратил внимание, что окно приоткрыто.
– Лорхен, – тихо окликнул я. Мне никто не ответил.
Я схватил с тумбочки фонарь. Постель была скомкана, словно на ней боролись. На тумбочке стояла нетронутся еда – завтрак и обед Лорхен, лежала плитка шоколада. Я услышал шаги. Бах нес керосиновую лампу, за ним шел Шубарт. Последнее время в городе почти всегда не было света.
– Сейф цел, – констатировал он, довольно потирая руки. – Я так и знал. А вообще, в дальнейшем советую вам держать все бумаги…
– Катись к черту со своими советами! – рявкнул я и заглянул под кровать. Я плохо понимал, что делаю: ведь если бы Лорхен оказалась там…
– Собаки взяли след, – невозмутимо продолжал Шубарт. – Он привел к дому номер пять по улице… – Он справился в своем блокноте. – По улице Базарной. Дом был пуст, дверь не заперта. В чулане мы обнаружили труп молодой женщины. Она висела с кляпом во рту. К груди прикреплена картонка с надписью, как это обычно делают партизаны.
Я сел
– …Они наверняка где-то в городе, – бубнил над моим ухом Шубарт. – Я отдал приказ оцепить Базарную и прилегающие к ней улицы. Жители соседних домов клянутся, что ничего не видели и не слышали. Они, разумеется, врут, и с ними уже работает герр…
– Довольно, Шубарт, – тихо сказал я.
– Труп опознали почти мгновенно, – продолжал толстяк, не обращая внимания на мои слова. – Эта женщина жила в том доме…
– Довольно! – рявкнул я. – У меня был тяжелый день.
– Как угодно. – Шубарт захлопнул блокнот. – Она была одной из них. Странно, что они ее повесили. Впрочем…
Он протянул мне кусок картона, который, по-видимому, все это время держал в руках. На нем было два слова: «Немецкая овчарка».
– Вилен, – вспомнил я. – Среди них есть человек по имени Вилен. Правда, может оказаться, что это кличка.
Вилена взяли ночью, вытащив из постели, где он безмятежно спал. Это был пожилой мужчина с физиономией, изрядно подпорченной оспой. Он работал на городской станции водоснабжения мастером. Я с удовольствием избивал его, и если бы не Шубарт, силой оттащивший меня, наверняка бы убил.
Труп Лорхен лежал у нас на заднем дворе прямо на снегу. Мне казалось, ей холодно и она простудится. Кажется, я сказал об этом Шубарту. Впрочем, к тому времени у меня поднялась температура и начался бред.
Это оказалось воспаление легких. Я выжил благодаря Лорхен – она приходила ко мне каждую ночь, я мог бы в этом поклясться. Как всегда, тихонько стучала в окно. Я вскакивал с постели и втаскивал ее в комнату. Мы занимались любовью, а Бах дремал в углу на стуле.
Мистер Хоффман умолк и долго сидел задумавшись. Потом встал и полез в холодильник.
Томми обнял сестру за плечи и привлек к себе. Она почти успокоилась. Джильда, все это время неподвижно лежавшая у ног хозяина, вскочила и, положив голову Лиззи на колени, заскулила.
– Она тебя жалеет, – сказал Хоффман, протягивая девушке банку с лимонадом. – Это она подсказала нам с Томми, что у тебя не все в порядке. Томми начал рассказывать, как вы провели день, а Джильда вдруг вскочила и стала тянуть его за рукав. Если бы он не встал, она бы его укусила.
Лиззи улыбнулась собаке и погладила ее.
– Спасибо, Джильда. – Она вздохнула. – Хотела бы я знать, кем ты была раньше.
– Дядя Джо говорил, многие люди после смерти превращаются в крыс и только некоторые – самые умные – в змей. Про собак я у него не спрашивал, – сказал Томми.
Мистер Хоффман поставил на столик недопитую банку с пивом и стал раскачиваться в кресле.
– Я бы хотел превратиться в пламенную лилию Gloriosa. Этот цветок растет только в Африке. Но сначала, очевидно, придется пожить какое-то время в шкуре хамелеона. – Он усмехнулся. – В Африке живут хамелеоны, кожа которых может принимать окраску не только листьев, но и цветов. Вообще в Африке с человеком могут случиться самые неправдоподобные вещи. Но об этом надо рассказывать по порядку.