Люблю трагический финал
Шрифт:
Да, да, сильный, резкий удар на большой скорости, удар, после которого не остается надежд и мозги разлетаются по асфальту…
Не притормозив, он скрылся в переулке…
Покрутился по путанице соседних, выехал с противоположной стороны к гаражам… Поставил машину на место.
И спокойно вышел опять, уже пешком, на своих двоих, в переулок.
Там уже царила суматоха… Очевидно, кто-то увидел из окна, что машина
Он внимательно проследил, стоя в небольшой толпе среди выползших из подъездов зевак, как неподвижное тело «курильщика», приятеля Золотоволосой, загружают в реанимобиль…
Да уж… курить вредно. Это отец твердил ему с самого детства.
Вот уж поистине: не было бы счастья, да несчастье помогло. Одним ударом отшибло, а другим, выходит, вернуло…
Так бывает: одно потрясение память отшибает, а другое возвращает… Лежа на больничной койке, слушая, как шуршит, царапая стекло, ветка липы за окном, и попивая абрикосовый компотик, капитан вдруг совершенно ясно вспомнил свою последнюю встречу с Колей Афониным. И объяснение, как он получил сто долларов, пришло неожиданно, очень ясно и как бы само собой.
Возможно, это произошло вследствие тишины, медитации и пережитого потрясения. Олег Иванович вдруг вспомнил, от кого он получил эту банкноту.
От Коли Афонина!
В их последнюю встречу приятель выглядел замороченным.
— Ну, ты чего? — участливо спросил Дубовиков.
— А-а… — Афоня махнул рукой. — Одни проблемы! Жена скоро родит. И получается, впереди опять одни проблемы — и уже лет на двадцать вперед. А то и на всю оставшуюся жизнь!
— Ну, не грусти… Может, и поскорее разделаешься! Сейчас дети знаешь какие вундеркинды! От горшка два вершка, а уже папе помогает, карманные — на мороженое или на пиво! — выдает.
— Нет, — решительно возразил Афоня, — больше двадцати лет — может быть, а меньше нет.
— Ну-ну… Смотри, как ты все высчитал!
— Высчитал, — вздохнул Афоня.
— Да ты не очень-то себя нагружай тяжелыми мыслями. Всего ведь не предусмотришь.
— Это точно.
— Как твоя работа? — задал вопрос Дубовиков, чтобы отвлечь друга от грустных мыслей. Вообще обычно капитан старательно избегал разговоров о Колиной «работе». Тема была скользкой… Уж лучше вовсе ничего не знать и не спрашивать, во всяком случае, не вникать в подробности. Как это обычно и бывает, когда речь идет о чем-то, на что нельзя повлиять. А то, того гляди… Вдруг узнаешь что-то такое, отчего и здороваться с человеком следует перестать. Время такое: в детали лучше не влезать.
В общем, все это впрямую относилось к нынешнему Колиному занятию.
— А-а, — Афоня опять махнул рукой, — дерьмо полное, но деньги платят нормальные. Больше я нигде не заработаю. А ведь ты понимаешь.
— Ну, да-да…
Дубовиков постарался скорее закруглить разговор на скользкую тему. К тому же продолжение было
— Да, кстати! Помнишь, я у тебя перехватывал? — вдруг хлопнул себя по лбу Афоня.
— Чего это?
— Ну, триста долларов? Пару месяцев назад?
— А, это…
— Так давай верну, пока завелись. Сейчас как раз такой случай.
— Давай, давай. Уж не откажусь, — обрадовался Дубовиков, который вечно раздавал деньги друзьям и редко мог вспомнить, кому, когда и сколько. И очень бывал рад, когда обнаруживал — правда, это случалось нечасто, — что люди этим обстоятельством не пользуются.
Коля достал из портмоне пачку. Отсчитал три бумажки и протянул их Дубовикову.
А капитан их взял и сунул в карман куртки.
Эта сцена и восстановилась сейчас в больнице, под абрикосовый-то компотик, в его памяти — яснее ясного. Так все и было. А потом он положил эти деньги в письменный стол своего кабинета. На текущие расходы.
Когда в помещение заваливается толпа причитающих горемык и ты вынужден отправлять их восвояси, то единственный способ сохранить при этом человеческое лицо — пособить им — хоть временно! — с одеждой и едой.
Кто знает, когда человек протягивает руку за помощью, может, именно этот момент и есть переломный в его жизни? Помоги ему в эту минуту, и он, возможно, после этого начнет подниматься. А отправь равнодушно на улицу — и загнется! Конечно, один шанс из ста, что будет именно так. Но даже ради этого одного стоит попытаться помочь.
— Да вы просто Щорс какой-то!
Аня поставила на больничную тумбочку пакет апельсинового сока.
— Какой еще Щорс… — нахмурился капитан. Дубовиков был недоволен Аниным визитом. И без того глупое положение… А тут еще ходят всякие со своим милосердием…
— Ну как же, Олег Иванович… Песня такая, вы-то должны знать, как человек военный и в годах…
— В каких еще годах…
— Ну, постарше меня, я хочу сказать. Немного, правда… — сжалилась все-таки Светлова. — Неужто в пионерском детстве не пели? «Голова обвязана, кровь на рукаве, след кровавый стелется…»
— Ну, хватит, хватит! Распелась… — сморщился капитан.
Голова у него действительно была повязана, и ирония Светловой явно была Олегу Ивановичу в данный момент глубоко противна. А он уж понадеялся на милосердие! Как же, дождешься от этих, от нынешних… выбравших пепси…
— А вы-то откуда знаете? — все-таки не удержавшись, поинтересовался капитан.
— Что?
— Ну, песню… Слова откуда знаете? «Тари-ра-ра-рара…» — пропел он неожиданно сам для себя. — «Шел отряд по бережку, шел издалека…»
— А, это… По бережку-то? Да группа какая-то исполняет. «Ногу свело», кажется… Хит сезона.
— Ну вот и у меня хит… — Дубовиков осторожно дотронулся до больной головы.
— Больно? — участливо поинтересовалась Светлова.
— Приятно! — буркнул, вконец разозлившись, капитан. — Что за манера тащиться в больницу, чтобы задавать вопросы, на которые заранее известны ответы.
— Тише, тише… — Притворившись испуганной, зажмурилась Светлова. — Не злитесь, пожалуйста. Это у вас реакция…