Люблю. Ненавижу. Люблю
Шрифт:
Бургомистр вздохнул, повращал глазами и посмотрел в потолок, рассудив, что лучше помолчать, а через час-два-три присоединиться к шопингующим жене и дочкам и уехать из этой чертовой Европы быстрей – обратно в Тапу, в свою квартиру напротив ратуши.
Члены Европарламента рассматривали бургомистра Тапы очень участливо, видя того в первый и последний раз в жизни, а бургомистр, решив молчать, как пойманный немцами партизан, обменялся взглядами с эстонским переводчиком. Заседание Европарламента продолжалось, кто-то из комиссии по украденным ценностям начал
– Прижизненный этюд Христа неизвестного художника, бронзовая фигура в полный рост божества Вуду, морской пейзаж Рембрандта, «Портрет» Моне, «Концерт» Вермеера, а также...
Читающий замолчал, переворачивая страницу, члены Европарламента внимательно слушали его, в зале повисла пугающая тишина.
– Также, вероятно, вышеназванный пропавший после авиакатастрофы вор украл по паре картин Альбрехта Дюрера и Модильяни, изображавших абсолютно голых наяд и сатиров в минуту исступленной страсти...
Представитель Интерпола полковник Брук сидел в последнем ряду зала заседаний и слушал, размышляя, что база данных пропавших картин давно не обновлялась.
«Кто же, интересно, составлял в этот раз для Европарламента список пропавших и украденных произведений, если он не знает, что прижизненный этюд Христа неизвестного художника и „Концерт“ Вермеера уже нашлись и возвращены в „Метрополитен“?» – Полковник Брук вздохнул и встал.
Выйдя из зала заседаний в огромный холл Европарламента на первом этаже, он нос в нос столкнулся с отлучившимся покурить бургомистром Тапы Бутоном.
– Полковник Брук, – представился старший инспектор по кражам бесценных предметов искусства.
– Оно и заметно, – пробормотал бургомистр и добавил ворчливо: – Я вас видел в Тапе...
– Я скоро опять приеду, – улыбнулся Брук.
– Милости просим. – Бургомистр вытер испарину со лба и, вздыхая, вернулся в зал заседаний. – Черт бы вас всех задрал... – шипел он, открывая тяжелую дверь. – Покоя нет от вас никакого!.. Ну, кому в Тапе нужны ваши шедевры?... Мне они точно не нужны, и жене моей не нужны, и дочкам... Привязались!.. Где я их вам найду, хотел бы я знать?... Может, и не было никакого Лихуты на том «Боинге», а?... – обернулся он к переводчику.
– Пес их знает, – кивнул переводчик.
А полковник Брук в это время уже сидел в кафе напротив Европарламента и глядел в служебный ноутбук, обновляя в памяти все, что украл на самом деле Хэнк Арнольдович Лихута... Особенно его позабавило описание и вес картины Метиса.
– Да не Метиса, а Матисса, – исправил ошибку в базе данных Интерпола полковник и вслух прочел: – «Танцующий бобер в океане страсти», вес картины – двадцать килограммов вместе с рамой. Первый раз слышу, и что ж там было нарисовано?...
К сожалению, копии «Танцующего бобра» в базе данных не было и возможности посмотреть на бесценный шедевр – тоже.
За время своего пребывания в Эстонии полковник досконально проверил все вероятные и не очень версии нахождения
Брук самолично облазил тот самый полуразрушенный дом неподалеку от Тапы, не найдя там ничего особенного, исключая небольшой клад почерневших монет из серебра в стеклянной банке. Он даже ездил в соседний городок Раквере и был в том самом древнем строении, похожем на башню, где жил когда-то монах-доминиканец Лихута, сумевший непонятно каким образом, будучи постриженным в монахи, завести многодетную семью, хотя доминиканцы, как известно всем, по сути своего обета лишены такой возможности.
Брук тяжело вздохнул и огляделся: в кафе было полным-полно молоденьких девушек.
– Похоже, и Лихута и картины пропали навсегда...
Брук отключил ноутбук и со скрипом поднялся.
– Нет, все-таки надо найти ну хотя бы еще одну возможность выйти на них!..
О какой возможности говорил седой полковник Интерпола Брук?...
Но об этом чуть дальше.
Сандрин
Исступленный шепот за дверью:
«Я тебя порву... в клочья!..»
«Ты напряжен... Осторожней... О-о-о!.. А-а-ааа... О-о-о!..»
Я проснулась и подскочила, в комнате было темно – хоть глаз выколи!..
Нет, я была не на работе, где случайно подслушала этот диалог между Рейтелем и Белокурой Мечтой. Их любовные игры возобновились где-то через пару дней, как только Мечта вернулась из отпуска.
Фамилия Мечты – Якобсонс.
Якобсонс...
«В Италию – за дольче витой, во Францию – за французским поцелуем!» – я запомнила эти слова Мечты.
Нет, в принципе, Якобсонс вполне нормальная – обычная незамужняя стерва, не злая, и вообще – рядовое дело, когда немолодой генеральный и его секретарша занимаются любовью на рабочем месте. По крайней мере – все остаются при своих интересах...
Я села на кровати и посмотрела в окно: была ночь со звездами и луной. Я протянула руку и взяла хронометр – на маленьком фосфоресцирующем циферблате старых часов Ильи была всего лишь половина второго ночи. Я откинулась на подушку, но спать решительно не хотелось...
Вчера ко мне на работу снова приходила в гости пани Остальская, повидаться... Мы же теперь работали бок о бок, и я каждый день проходила мимо цветочного магазина, втягивая ноздрями едва уловимый аромат пармских фиалок и подвявших рододендронов.
Итак, вчера...
– Возьмем Билла Гейтса, – усаживаясь в приемной напротив меня, шепотом напомнила мне про мужчину планетарного масштаба пани Остальская.
Я кивнула, потому что спорить с вздорной старушенцией не имело абсолютно никакого смысла; лучше кивать, быстрей закончит, и я пойду заваривать кофе для себя и Мечты.
– Хочешь за него – замуж?... – кивнув на пустой в ранний час кабинет Рейтеля, категорично спросила меня старуха.
– За Гейтса?... А на хрен он мне сдался? – сделала вид, что не поняла, я.