Люблю. Ненавижу. Люблю
Шрифт:
Лихута забыл, что он – Лихута Хэнк Арнольдович – удачливый вор и член легендарного клана бостонской мафии, а полковник ГРУ в отставке Виктор Хаверь, в свою очередь, начисто запамятовал, что на прошлое католическое Рождество именно он сопровождал пожилого фельдъегеря Орлова, летевшего с ценным грузом, пристегнутым к руке, из Таллина в Москву.
Это было поправимо, и любой профессиональный гипнолог вылечил бы их за три сеанса, но... они этого не знали и поэтому начали жизнь с нуля – то есть с сегодняшнего дня, сразу же после побега из
Как такое могло произойти, знал лишь Нахал Мозес, который был свидетелем падения хвоста «Боинга» на тапское болото.
– Есть люди – тупики, а есть люди – никто... Мозес – тупик, – сказал полковник ГРУ в отставке Хаверь вору Лихуте еще пару месяцев назад.
Они знали, как зовут Мозеса, знали имя его жены – Хэльги, и даже имя сына Мозеса, которого звали Маркус... И все... Ну, такие мелочи, что они пленники и находятся в Эстонии, тоже знали.
– Мозес – никто, – согласился Лихута, глотая встречный воздух, когда они неслись на старом мотоцикле Нахала к Тапе, но не знали, что едут туда, – они просто ехали по проселку вперед.
Лихута уже полгода звал Хаверя – Старик, а Хаверь Лихуту – Дружище... Так они и ехали... Старик и Дружище. И не догадывались, что их уже ищут: вернувшийся в «Свинарник Эльзы» Лео Мозес, два агента – эстонский и русский, полковник Интерпола – Брук, а также – Дед и Дон Элгуджа Пярнусский. Всем им Старик и Дружище были нужны позарез, причем живыми и в здравой памяти...
Но за полгода плена Хэнк Лихута и полковник Хаверь настолько изменились... Их почти невозможно было узнать!
Квота на счастье
Если бы я только знала, что Валду Рейтель говорил про «тайники моей души» со следователем Тайво Рунно... Если бы я только знала, но я ничего не знала, я просто спала и мне снился бог – он судачил с ангелами и одновременно подписывал пропуска в рай. Он подписал очередной пропуск и нехотя повернулся ко мне чисто выбритым лицом.
«Ты же живая, чего пришла, иди отсюда!» – голосомВалду Рейтеля сказал он.
«Да, я живая, – согласилась я, добавив сердито: – Но я не могу без Ильи!..»
«У тебя нет квоты на счастье, Сандрин. И не спорь!» – сказал бог, погладил подбородок, и я проснулась...
Я не поверила... Мне же бабушка еще в детстве говорила, что счастье – перелетная птица, и у счастья не может быть квот!.. Какие у счастья квоты, ну, скажите на милость, а???
Я оделась – легкая шелковая куртка, юбка до колен – и вышла на улицу. С тех пор как не стало Ильи, я разлюбила завтракать, так как не привыкла завтракать одна. Двери казармы были раскрыты настежь, на улице было прохладно и безлюдно.
«Проходной
Утро лишь намечалось пунктиром на восточной стороне небосвода, оно еще не началось, а только-только-только собиралось...
Кирха Святого Бенедикта – приоткрытая дверь, я остановилась... «Какой-то день приоткрытых дверей!» – подумала я и поднялась по мокрым ступенькам внутрь, поставив свечку святому Бенедикту, который, похоже, не спал уже несколько веков, молясь и страдая за людей и пытаясь хоть как-то им помочь в их маете.
Я вышла оттуда через минуту и взглянула на все еще темное небо, нависающее над Тапой...
Рейтель
Мало кто знал в Тапе, что Валду Рейтель когда-то закончил Принстон и проходил специализацию по менеджменту в Беркли. Да практически никто и не знал!..
И мало кто знал, что уверенный взгляд Валду Рейтеля становится пугливым и тревожным, когда он возвращается домой. Виной тому были участившиеся мигрени его жены Хелин – после того неприятного инцидента, когда она сбила в августе прошлого года некоего Котова на пересечении улиц Глинки и Айвазовского...
Под утро темное что-то снова встало перед глазами, и Рейтель, откинув одеяло, встал, он вчера снова заснул на диване в своем кабинете... Быстро пройдя мимо спальни, откуда слышался негромкий храп Хелин, он спустился по лестнице, стараясь не скрипеть половицами, задумчиво открыл дверь и, сев в минивэн, поехал на работу.
«Вы уверены, что авария произошла именно здесь? – вспомнил он собственный вопрос, заданный следователю, проезжая перекресток улиц Глинки и Айвазовского. – Меня ведь не было в тот день в городе – я был на побережье».
«Ну, как же, а ваш минивэн?... Допустим, вы были на побережье, но ваш минивэн, управляемый вашей супругой, сбил человека, и пострадавший от полученных травм скончался, как вы знаете...»
«Но меня не было в городе...»
«Но, минивэн-то записан – на ваше имя!»
С каким же трудом ему тогда удалось открутиться от этой аварии, в которой погиб некто Котов.
Рейтель подъехал к радиостанции и обнаружил, что она закрыта!
Было утро – всего пять часов, он был в пижаме и тапках... а по Тапе расхаживали флегматично настроенные бритые дворники и мели тротуары.
Рейтель развернул машину, взвизгнули тормоза, и поехал обратно на улицу Маринеску – переодеваться и завтракать.
«Я схожу с ума, похоже на то?... – спросил он себя и напомнил: – Надо будет сегодня перевести эту вдову на улицу Пик, пусть будет перед глазами... Что она замышляет? Ерунда!.. Или выгнать?... Я ей покажу, чертовке!»
Рейтель притормозил у реки, медленно переехал деревянный мост и свернул к своему дому. У ворот сидел вездесущий кабысдох и глядел на Рейтеля серьезными карими глазами.