Любовь без дресс-кода
Шрифт:
И тут случилась первая приятная вещь за этот день — оказывается, квартиранты сами не знали, как мне сообщить, что они собираются переезжать. Это была молодая пара, которой идеально подходила моя однушка, но теперь у них кое-то изменилось — с ребенком нужна квартира побольше. Они были безумно рады, что теперь никто никому не должен, мы расходимся, довольные друг другом — они срочно уезжают в уже снятую новую квартиру, я срочно возвращаюсь домой. Попросили только три-четыре дня на все дела. Я согласилась — что уж там, зато штраф им
Кстати, о деньгах. Я с некоторой опаской залезла посмотреть баланс своей старой карты. В последний раз там были какие-то копейки, которые я послала на лекарства котику… а сейчас красовалась прямо-таки очень приятная сумма! Часть это были деньги за квартиру, а другая часть — зарплата и компенсация за сокращение от «Небьюлы». У Вадима же компания белая, пушистая, прям как зверь песец. Вот и досталось — так что можно выдохнуть и подумать, что делать дальше.
Надо где-то провести эти несколько дней. К родителям я сейчас не поеду под страхом смертной казни. Только маминых нравоучений мне сейчас не хватало!
Но есть то, что я всегда хотела сделать, когда у меня появятся лишние деньги…
Впрочем, я тогда еще не знала, что одного этого условия мало, надо еще загадывать личную свободу.
Так вот. Теперь у меня есть деньги, время, свобода и Шенген.
Что это значит?
Дайте мне глобус, я его раскручу и тыкну пальцем!
Впрочем, я знала место получше, чем случайно тыкнутый остров в Тихом, скажем, океане. Буквально потерянный рай.
Я открыла мессенджер и написала Герарду:
Yana: Привет. Что ты делаешь сегодня вечером?
Интересно, умеют ли быть немцы спонтанными?
Gerard: Сижу в своей квартире в Берлине. Теперь еще и думаю об одной яркой птице.
Yana: Нет, ты идешь показывать яркой птице Берлин. Verstehen?
Да, я погуглила как правильно пишется «ферштейн».
Gerard: Ты выучила немецкий? Ты прилетела в Берлин? Ты рассталась со своим парнем?
Yana: Нет. Пока нет. Да. В девять вечера на Александерплатц!
Умеют.
Следующий пункт — превратиться обратно в яркую птицу, а то ж не признает!
Билет в Берлин я купила, уже сидя в парикмахерском кресле. Прекрасные, прекрасные современные технологии! Но придется все-таки пилить через весь город в другой аэропорт, потому что из этого самолеты летали как-то слишком дорого.
— У вас такой изумительно тонкий оттенок волос… — восхитилась парикмахерша. — Стрижку?
— Нет, перекрасить в радужный.
— Что, простите?.. — остолбенела она.
Я вообще-то выбирала салон по отзывам, и там вполне себе красили в вырвиглазные цвета. Неужели я стала выглядеть как человек, который не может захотеть радужного?
— Не меньше десяти оттенков. Побольше неонового. Хочу такое, чтобы на меня бродячие кошки оборачивались и младенцы начинали плакать, едва увидят, — объяснила я как могла доходчиво.
— Ни слова больше! —
Привет, свобода.
Глава 61. Берлин
— Яна, отстань, нет у меня никакого фетиша на белые колготки! Откуда ты его вообще взяла?
— Ну ты сам признался… — очередной бокал пива был лишним, но я держалась.
— В чем, Яна?
— Что тебе нравились русские девочки в бантиках и колготках.
— Я не помню! Но даже если тогда нравились, при чем тут сейчас? Ты что — правда решила, что я хочу тебя только в колготках, и потому меня отшила?
Берлин оказался совсем не таким, как я представляла. Да, первую девушку с сиреневыми волосами я встретила прямо в самолете. Через ряд от меня. А вторую — с малиновыми — на паспортном контроле. И вообще, тут действительно было все хорошо с самовыражением. Парень с панковским гребнем сидел на кассе в аэропортовском супермаркете, женщины в деловых костюмах с узкими юбками рассекали в ярко-розовых кроссовках, а благообразные старушки не стеснялись шапочек с кошачьими ушками.
Но сам город — особенно восточная его часть — был слишком похож на московский спальный район. До боли знакомые силуэты девятиэтажек, господствующие серо-коричневые оттенки, неуловимый привкус провинциального российского города. И даже небо над Александерплатц было отвратительно серым. Хотя тут Берлин уже не виноват.
Но стоило мне встретиться с Герардом, насладиться выражением его лица при виде моих волос и потребовать таки экскурсию, как все изменилось. Он любил этот город — такое чувствуется, когда человек показывает его тебе. И дома, тротуары, деревья, машины — все изменилось.
Я почувствовала это отличие.
Берлин был живой! Молодой, яркий, настоящий! Как будто кто-то взял Москву, хорошенько ее прополоскал, встряхнул и накачал антидепрессантами.
Лица у людей, одежда — все было похожим и непохожим на московские одновременно. Словно людей тоже прополоскали и разрешили не грустить и не бояться. Даже я сама переставала потихоньку печалиться. А уж когда Герард предложил все-таки зайти в бар и что-нибудь выпить…
— Он тебя бросил из-за цветов? — Герард с каждым следующим бокалом все хуже понимал русский и все бестолковее сам на нем выражался.
— Во-первых, это я его бросила! Во-вторых, из-за цвета волос, а не из-за цветов, — терпеливо объясняла я. Это очень сложно — терпеливо объяснять, когда ты орешь человеку на ухо. Потому что бар оказался рок-н-ролльный и там как раз начиналась Очень Громкая Программа.
— Но как можно тебя бросить? Он дурак? Я ему объясню! — Герард достал телефон и, щурясь, стал листать контакты. Видимо, фокусироваться получалось уже не очень.
— Герард! Это я его бросила! Остынь!
— Из-за волос? — снова удивился он. — Не, ну зеленый ему подошел бы. Но ты суровая русская женщина!