Любовь до гроба
Шрифт:
Но он не улыбнулся в ответ, сухо поклонился, обратив на нее пристальный взгляд.
Столь неучтивое поведение господина Рельского было для нее внове.
Надо сказать, что мировой судья нынче выглядел не лучшим образом. Казалось, это у него была бессонная ночь, а вовсе не у Софии. Она, невзирая на краткость отдыха, все же сияла тем особенным светом, который придает утомленным любовью женщинам невыразимую прелесть. Мужчина, очевидно, страдал то ли от головной боли, то ли от разлития желчи, отчего его сдержанные манеры сделались почти оскорбительными.
– Позвольте спросить, у вас ко мне какое-то дело? – сухо поинтересовалась она, приняв нарочито невозмутимый вид.
– Да, – кивнул он, наконец отведя взгляд.
Молодая женщина вздохнула с облегчением и поправила выбившиеся из-под чепца темные пряди.
– Слушаю вас, – поощрительно произнесла она, степенно сложив руки на коленях.
– Позвольте мне поинтересоваться вашими планами! – выпалил мировой судья, обнаружив несвойственную ему горячность.
– В каком смысле – планами? – переспросила госпожа Чернова, ничего не понимая.
– Не стоит лукавить. – А вот теперь голос мужчины был холоден и сух.
Он отвернулся, скрестив руки на груди. Сегодня господин Рельский был без своей трости, и это удивило Софию. К тому же лишь сейчас она отметила некоторую небрежность в его одежде. Смятый галстук, а если присмотреться, становилось очевидно, что рубашка несвежая…
«Да он явился во вчерашнем костюме!» – вдруг поняла она.
Ей еще не доводилось лицезреть обычно весьма аккуратного и всегда будто застегнутого на все пуговицы мирового судью в таком виде.
«Ума не приложу, что это сегодня с ним!» – подумала госпожа Чернова с немалым удивлением.
– Я не понимаю вашего вопроса, – отозвалась она, стараясь держаться учтиво и одновременно дать понять, сколь неуместна затронутая тема.
– Не понимаете? – переспросил он и снова жестко взглянул на Софию. – Хорошо, я сформулирую предельно ясно. Скажите, какие у вас намерения относительно господина Шеранна?
Молодая женщина, оправившись от изумления и вполне понятного смущения, начала:
– Не понимаю, какое дело…
– Пожалуйста, ответьте! – перебил мужчина, и в его голосе ей вдруг почудились нотки мольбы.
– Что ж, извольте, – она отложила в сторону коробочку с нитками и прочими принадлежностями для шитья, которую машинально крутила в руках. – Я питаю к Шеранну самую искреннюю привязанность и намерена уехать с ним, когда закончится срок его пребывания в Бивхейме.
Озвученное решение вдруг на мгновение показалось ей слишком безрассудным, но колебание длилось совсем недолго.
С минуту мировой судья молча смотрел на нее. Госпожа Чернова гордо подняла подбородок, хотя столь откровенный разговор весьма ее смущал. Однако настойчивость мужчины вынудила ее выражаться без обиняков.
– Вы потеряли разум, достоинство и всякое представление о приличиях, если всерьез об этом говорите! – наконец взорвался господин Рельский.
София открыто посмотрела в его
– Не понимаю, какое вам дело до моих поступков! – бросила она. – Конечно, я признательна вам за участие, но вы переходите всякие границы. Кто дал вам право вмешиваться в мою личную жизнь и решать за меня, как мне поступать?
– Вот как! Вы полагаете, что я не вправе вмешиваться… – пробормотал господин Рельский, отчетливо побледнев, но нашел силы возразить: – Все же я ваш друг и не позволю, чтобы вам причинили вред!
– Никакого вреда мне не причинят, – отрезала София решительно, даже вскочив с места в порыве возмущения.
– Но вы окажетесь в его полной власти! – раздраженно воскликнул мужчина. – А что, если завтра он оставит вас одну – без друзей, без средств к существованию? По сути, вы ведь ничего о нем не знаете!
София поняла, что у нее попросту больше нет сил спорить.
– Послушайте, господин Рельский, – сказала она устало, – а что вы мне предлагаете? Даже если мы найдем преступника, доверие ко мне у жителей Бивхейма уже подорвано, работы я лишилась… Что мне остается? Мои сбережения стремительно тают, их хватит едва ли на несколько недель. А что потом? Уехать к сестре и остаток жизни быть приживалкой в ее доме? – Сначала голос гадалки звучал тихо, будто через силу, но она постепенно распалялась. – Я честно несла обязанности жены и гадалки, но больше не могу подчинять свою жизнь лишь этому всепоглощающему долгу. Поймите, теперь мне нечего терять. По крайней мере, я познаю, что такое счастье любить и быть любимой. И прошу вас, не нужно сочинять о Шеранне небылицы, я все равно вам не поверю.
Ярослав отвернулся, его больно задела страсть, с которой она произнесла последние слова. Что ж, битва разума и чувств была окончена, и теперь госпожа Чернова полностью отметала доводы рассудка.
– Я предлагал вам остаться здесь в качестве моей жены, – проговорил он глухо, и София заметила, как вздулись вены на его висках.
– Послушайте, господин Рельский, – она положила ладонь на его руку, тронутая тем, с каким упорством он защищал ее интересы даже тогда, когда она вовсе в этом не нуждалась, – я уже говорила вам и вынуждена повторить, что не вправе принять такую жертву. Тем более я не могу поступить с вами так – сейчас…
Она замолчала и отвела глаза, а потому не видела, какое выражение появилось на его лице. Мировой судья легко разгадал прозрачный намек на особые отношения с драконом и теперь терзался, получив полное подтверждение своих подозрений.
Чуть повернувшись, мужчина взял ее тонкую руку и прижал к своим губам.
– Вы совершаете безумство, – вымолвил он наконец, – но я от всей души желаю вам счастья…
После этого господин Рельский поспешно поклонился, не глядя на нее, и ушел, тяжело переставляя ноги, будто старик.