Любовь хранит нас
Шрифт:
Обязанности? Ее работа — это однозначно нечто, а в остальном — пустяк. У одалиски на жизненном балансе вообще ничего не числится — пусто, зеро, и не предвидится в ближайшем будущем никакого положительного дохода. Да и плюс я еще вчера заявил на нее свои права.
— Я уточнял и выяснил, что ты — уже два года свободная молодая женщина, Оля. Какие еще обязательства, душа моя? Живи, радуйся и думай только о хорошем!
— Прошу прощения, — она немного отклоняется от меня, раскрывает широко глаза, и задом пятиться. — Уточнял и что-то выяснил?
Молодец,
— Оль…
— Ты наводил обо мне справки, что ли? Что значит, уточнял? Следствие по моему делу организовал? Слежка, фотографии, опрос свидетелей? Кто? Где? С кем? Когда? И как? Ты уточнял свободен ли твой путь? Боишься перейти кому-нибудь невзначай дорогу?
Молчу теперь, как в рот воды набрал. Видимо, я расслабился и потерял контроль не только над сложившейся ситуацией, но и над мозгами, руками, членом и, на закуску, языком.
— Алексей? Я хотела бы понять. Ты уточнял, свободна ли я и не состою ли в отношениях? А моего слова больше недостаточно, теперь между двумя взрослыми людьми происходит все именно так? Они друг друга проверяют, уточняют, следят, опрашивают, бегают по соседям, и наверняка доносят в соответствующие органы. А перед принятием окончательного решения, по всей видимости, подают в центральный аппарат запрос, а им оттуда отвечают: «Да», «Нет», еще, пожалуй, «Не достойна» или «Сочувствуем, но поищи еще»? Прошу прощения, видимо, я слишком старомодна и для меня все это оскорбительно и унизительно, Смирнов!
— Это не то, что ты подумала сейчас. Не наводил и не проводил расследование, конечно. Я…
Она поджимает губы, качает головой, мол, мели Емеля — твоя неделя. Так, что ли? Я не пойму.
— И как я тебе? Все в порядке? Устраиваю? А вчера зарекомендовала себя, как то, что надо, та самая патентованная бл…
— Одалиска, перестань. Ничего такого. Ничего ведь не узнал. Ты просто женщина, с которой мне весело, спокойно и физически комфортно.
— Что? Но очень хотелось, видимо, открыть для себя что-то сверхъестественное?
— Конечно, — пытаюсь за плечо обнять, — ты мне чрезвычайно интересна, моя таинственная незнакомка…
— Для расследования и в качестве живого экспоната?
— Нет. Не так!
— Теперь я кое-что начинаю понимать, — сидит с гордо поднятой головой и смотрит далеко вперед, словно будущее на линии горизонта пытается разглядеть. — Ну? Что скажешь, Смирнов?
— А что я должен еще сказать? Я боюсь теперь, что все, что выпущу в эфир, будет использовано против меня и без права на пересдачу или возможное в будущем оправдание.
— Я прошла твою тщательную проверку? — по-моему, она заводится. — Я говорю сейчас только об этом. Как ты вообще посмел? Кто дал право? У тебя разве есть, вообще, по отношению ко мне какие-то права? Это… Это…
— Оль, какую проверку? — говорю, как можно тише, стараюсь не будоражить кровь. — Я оговорился, а ты не так поняла меня.
— Ну что-то же ты искал? Что
На это мне нечего сказать. Возможно, так это со стороны и выглядит, но:
— Я тебя не проверял, — бухчу себе под нос.
— Ты уточнял, свободная ли я? То есть, если бы была обременена семьей — мужем и ребенком…
— Я бы не трогал тебя. Ты же знаешь.
— Ведь я чту гражданский кодекс и, в частности, институт семьи — надежной, крепкой ячейки общества. Так? За скупую откровенность говорю «спасибо, Алексей». Но…
— Ты ведь не шла со мной на контакт. Совсем! Вспомни, пожалуйста, разговор не клеился, у нас не получалось. Вот я и подключил свои связи.
А это я зачем сказал? Наверное, просто надоело ходить вокруг да около или я расслабил булки — раз переспала со мной, то, как учебник, передо мной открыта, или запросто теперь простит любой косяк. Сейчас она надает мне по рукам и по щекам отвесит, затем забудет, и мы страстно помиримся на этой подстилке или на кровати в той самой, для меня счастливой, комнате.
— Связи? Смирнов, ты шутишь сейчас?
Несмеяна злобно ухмыляется, а мне бы, соответственно, на все это промолчать, но:
— Я попросил надежного друга своего отца.
Климова шарахается от меня и вскакивает с подстилки. Выставляет перед собой обе руки, а затем ими же дергано крест-накрест закрывает рот.
— Оль, пожалуйста, — я вслед за ней поднимаюсь, раскрываю свои грабли и хочу ее обнять. — Я…
— Ты мог бы просто спросить, Алексей? — шипит.
— Ты не шла на связь. Еще раз повторяю. Я пытался много раз…
— Когда? — теперь выкрикивает. — Когда? Когда?
А я отчаянно пытаюсь вспомнить, о том, как все это у нее спрашивал. И, блядь, ничего в голову-то не приходит, как всегда. Я неоднократно намекал, на что-то провоцировал, заставлял, пытал, даже встречался с ней по указке матери, а потом, когда…
— Я…
— Называй дату, время и место, — выплевывает и занимает оборонительную позицию.
— Я спрашивал, где ты была! Несколько раз. Помнишь?
— Я ответила тебе, Алексей. Вчера. Именно тогда, когда ты прямо задал свой вопрос, а не игриво хвостом вилял.
— А раньше?
— Раньше? Это шутка? Если — да, то абсолютно не смешно. Ты развлекался с моим телом на той огромной кобыле, ты провоцировал меня в лесу перед косулями, ты грубо трогал меня в библиотеке. И даже подключил к своему расследованию приятеля своего отца? Это подлость, Смирнов. Ты — подлец и не особо умный человек. Увы и очень жаль! Такое заключение. Подходит или нет — мне на это наплевать, — она разворачивается и направляется к ступеням.