Любовь хранит нас

— Ну, поздравляю, наверное, старик, — Гришаня кривит рожу и салютует мне своим широким бокалом. — За твои, — подводит вверх глаза, пытается припомнить. — Твою мать! Сколько тебе там набежало, дружок? Я под вечер, в ночь, хреново соображаю и считаю. Забегался сегодня, как сайгак…

Не сомневаюсь, Велихов. Не сомневаюсь! Да мне, вроде как, двадцать восемь. Пока или уже — да пофиг! Самый сок, а для мужика — долбанная юность! И это никакая не шутка, хоть и первое апреля на дворе. У меня день рождения и я его… Наверное,

отмечаю, что ли? Не пойму.

— А тебе не все равно, продажная шкура, где сидеть и по какому поводу бухать? Может у меня сегодня обыкновенный день, не красный, а основательно синий, не праздничный, вообще без повода. День мужской зрелости, день похоти, например, а ты мне тут какие-то уже поздравления рисуешь, года приумножаешь — я что, тебя об этом просил? Может у меня сегодня глубокий траур, грусть-тоска душонку жалкую сжирает о моих бесславно прожитых часах-минутах, ушедших навсегда годах… Ах! А может сделка сорвалась или я себе пальчик гидравликой оттяпал, или…

— Там? Оттяпал? — глазами сочувствующая тварь показывает страдающее пальчиковое месторасположение. — Как ты теперь, Смирняга? Было больно? Ты ревел? Жить-то будешь? А любить, малыш?

— Ты что? Типун тебе туда же! И неоднократно!

— А ты, типа, кисейная барышня, стыдливо скрывающая свои прекрасные восемнадцать? Я помню день, но год забыл. И что тут такого? Это не статья и не срок — засохни, юноша. Давай, сученок, за твое богатство. Заканчивай философствовать — мы здесь не за этим. А где Максим? — в очередной раз подняв бокал, обегает взглядом обстановку. — Ждем или он опять бастует?

Отец семейства? Дома, с женой и дочерью, наверное. Где ж ему еще быть? Там двухмесячный ребенок и новоиспеченная мамочка-жена, там семья, покой, любовь, порядок — Морозовым сейчас точно не до меня.

— Им не до нас, Гришаня. Сашка строит свой оплот — Зверина изучает новое меню, а Надька собой малышку кормит. Маленькая крыска все подмяла под себя. Такая кроха, а уже с характером. МаксиЗверский доволен собой, своим творением, как слон. Прохлаждается на кухне с руками, заправленными в карманы брюк. Шефствует урод, а парни пашут!

— Все ясно! Куда им до нас, до безбашенных холостяков! А я, пожалуй, выпью.

— Аминь, брат! За это только стоя и, по всей видимости, уже не чокаясь.

— С хера ли? Так точно пить не буду.

Ржем, как два обкуренных дурака.

— Это все, кто есть? Из стойких? Никого больше не будет? — Гришка прикладывается к импровизированной закуске и прищуренным взглядом разглядывает темный зал. — Что это вообще за место? Ты позвал — я, конечно, новорожденному не отказал, но, если хочешь знать мое мнение…

— Тебе по чесноку ответить?

— По-другому не желаю.

— Абсолютно неинтересно слышать твое особое мнение, профессор Велихов. Здесь хорошо и нас пока еще никто не знает. Что не так? Что не устраивает?

— Странная забегаловка. Темно, какая-то освещенная арена посредине — там драка, что ли, будет? Тут проходят те самые бои без правил? Ты решил размяться, Смирнов? Или там крошки свои сиськи в грязь извозят, хотя я предпочел

бы все же в шоколад — облизать можно и покусать. Опять же сладенькое, мягкое, упругое. Если что, средствА любого профиля всегда со мной.

Я понял, на что эта хитрая морда тактично намекает, но сегодня не до того — как-то не тянет на случайные знакомства. То ли день не тот, то ли луна из-под контроля вышла — прилив-отлив, приход-уход. Устал — по случаю великого святого праздника пойду сегодня раньше на покой.

— Да обычный ночной клуб. Сейчас еще девчонки подтянутся — будет просто зашибись. Ну, я, по крайней мере, на это надеюсь.

— Девчонки? — наклоняется ко мне через весь стол. — На мою долю юбчонку выпишешь, Смирняга?

— Обижаешь, Гришаня. Исключительно на твою — дарю, старик. Это искренняя благодарность за то, что не спетлял с моего жалкого торжества. Ты же мой, — тут тщательнее подбираю выражения — мы с ним вообще не родственники, как говорится, связаны навеки только по планете. — Извини, не проворачивается язык сказать «братан»! «Младшенький» у меня один, ты же понимаешь? Пусть будет… Компаньон, союзник, друг, если угодно. Все без обид?

— Без обид, Лешка. Без обид! — бьем через стол по рукам, крепко в кулаки сжимая.

Скучный, пресный день. День моего очередного рождения. Я не то, что не люблю этот праздник, просто предпочитаю не заострять на нем внимание. С утра все, как обычно, первыми, конечно же, поздравили родители. Никаких подарков — так у нас заведено с моих шестнадцати лет. Я — не плаксивая и мнительная девчонка, мне букетики и тортики за ненадобностью — не выпрашивал внимания и презентов никогда не клянчил. А на все остальное, в том числе подарочное, я всегда зарабатывал сам, своим детско-юношеским трудом. Хотел карманных денег, в чем-то сверхъестественном нуждался — отцу надраивал машину, а маме с уборкой в доме помогал. Стал больше, выше и мощнее, сдал на права — подвозил батю на службу, он выделял мне бабки на сигареты и на развлечения, а мать — в ее родную альма-матер, там на мороженое и конфеты для своих подружек получал. Все с пользой и согласно семейному прейскуранту. Так в моем семействе, у Смирновых, с самого начала заведено. С младшеньким засранцем иногда прислуживали дядьке, старшему родному маминому братцу, — брили практически наголо его гигантский газон во дворе огромнейшего загородного дома, потом там же красили забор, еще немного плотничали, разбирали краны, лейки, потом… Короче, я умею делать все! Такой вот сам себе «подарок», Смирновский отпрыск, — «Алексей Максимович Смирнов».

— Что это за музыка, старик? Нудятина! Словно дятел в темечко долбит, — Гришке тут, по-моему, не нравится, он смешно вытягивает шею и смотрит куда-то вдаль. — Теперь совсем свет выключили. Смирняга, чую следующая фраза будет в громкоговоритель «Всем лежать, уроды, морды в пол — звоните вашим адвокатам».

— Меня утешает, что ты уже со мной. Это барабаны, Велихов. Ничего такого, похоже на какой-то восточный ритм. Поглощай жратву, отдыхай от уголовщины и тупо наслаждайся — за все уплачено, старик.