Любовь и бесчестье
Шрифт:
Губы Монтгомери прошлись по коже, зубами он слегка прикусил ее, будто поставив на ней свою печать. И внезапно его охватило отчаянное желание обладать ею, столь сильное, что Монтгомери не мог припомнить случая, когда бы его посещало такое.
Его пальцы заскользили по ее телу, вошли внутрь и ощутили влагу и нежность. Чувствовать ее было свыше его сил. Однако пока еще он не мог отдаться своему желанию. Прежде чем овладеть ею, он хотел заставить ее задыхаться от страсти и желать его так же сильно.
Ее кожа горела. На ощупь она была жаркой. Глаза Вероники были закрыты, пока его пальцы
— Монтгомери.
Его имя в ее устах, сопровождаемое сладостным, как воркование, вздохом, прозвучало как призыв сирены.
Он поднял голову и встретил взгляд Вероники, прежде чем опуститься на ее тело. Когда его рот коснулся ее в самом чувствительном месте, она громко вздохнула, как от ожога.
Монтгомери положил руки на ее бедра, поглаживая их ладонями, чувствуя раскаленную кожу и стараясь раскрыть ее как можно шире. Она была праздником не только для глаз, но и для рта и для слуха. В горле Вероники зародился какой-то необыкновенный звук. Обе руки молотили воздух, потом вцепились в покрывало. Монтгомери чувствовал, как ее пальцы выплясывают вокруг его головы, а когда принялся ласкать ее языком, бедра взметнулись вверх.
Вероника извивалась в его объятиях, пока наконец ее тело не содрогнулось, прижимаясь к нему, будто он выпил всю ее страсть.
Монтгомери поднялся и смотрел, не сводя с нее глаз. Она лежала, распластавшись на постели с раздвинутыми ногами, раскинутыми руками и вздымавшейся грудью.
На его языке все еще был ее вкус, а жажда обладания вызывала грохот крови, несущейся по жилам.
И Монтгомери скользнул в нее, возвышаясь над ней, опираясь на локти и играя с влажными завитками волос у нее на висках. Он двигался поверх ее тела легко, как тень, как обещание. Вероника застонала, выкрикнула его имя, когда он начал раскачиваться взад и вперед, пока наконец не оказался глубоко в ней. Монтгомери чувствовал, как ее плоть сжимается вокруг него, и это довело его почти до края бездны. Наслаждение было столь сильным, что сотрясало все его тело. Пальцы Вероники впились ему в плечи. Теперь ее глаза были открыты. Они казались затуманенными, встревоженными и радостными одновременно. Монтгомери хотелось заполнить ее всю, зарыться в сладостный жар ее тела.
Он искал в ней забвения и прощения.
Вероника еще крепче вцепилась в его плечи и потянула к себе с властностью, возбудившей его еще сильнее. Глаза ее снова закрылись — она опять испытала пик наслаждения, и то, как она удивленно втянула воздух при этом, вызвало у Монтгомери новую улыбку.
По щеке Вероники скатилась слеза, и при виде ее он закрыл глаза, зарылся лицом в ее волосы, и его тело взорвалось с невиданной силой, потопив все вокруг.
Вероника обхватила его руками за шею и крепко прижала к себе.
Монтгомери чувствовал себя умиротворенным, как если бы оказалось, что этот акт и эта женщина обладали властью добраться до самого его нутра и облегчить страдания его израненной души.
Когда муж покинул кровать, Вероника села, снова ощутив смущение и робость. Монтгомери подошел к своим сундукам, составленным возле стены, безошибочно открыл второй от конца и вынул из него халат.
Да и с какой стати ему было смущаться? Он был так великолепно сложен, что даже когда ее тело все еще вибрировало после испытанных наслаждений, ей захотелось провести ладонью по его рукам и ногам, обвить рукой плечи, погладить по груди и порадоваться тому, что провидение сделало его ее мужем.
Монтгомери нежно потянул ее и заставил встать, а потом накинул халат Веронике на плечи, помог просунуть в рукав одну руку, за ней другую. На ощупь халат походил на шелковый, он скользнул по ее коже, вызывая ощущение прохлады. Монтгомери оправил его отвороты, дважды обернул ее талию поясом и завязал его спереди бантом, будто Вероника была драгоценной посылкой.
Они обменялись долгими взглядами, и Монтгомери не произнес ни слова, которое можно было бы объяснить в желанном для нее смысле. Вероника присобрала ткань рукой, чтобы не запутаться в ней и не споткнуться, и спустилась с помоста.
У двери Вероника помедлила и оглянулась на него. Он, все еще обнаженный, остался на месте.
Монтгомери не заговорил, и она оставила его, испытав такое чувство, что, если бы нашла подходящие слова, заставив его открыть свои мысли, он бы откликнулся.
Глава 15
По небу растянулись ряды облаков, окрашенных оранжевым, золотым и розовым, каждое из которых походило на шарф, подброшенный в воздух.
Вероника стояла у окна своей спальни, зачарованная картиной рассвета в Шотландском нагорье.
Элспет постучала в дверь и вошла, весело приветствуя ее:
— Доброе утро, миледи. Ну не чудесный ли сегодня день?
Грохот колес помешал Веронике ответить. Целая вереница телег, груженных до самого верха и прикрытых брезентом, протарахтела по дороге и исчезла за ближайшим холмом.
— Что это? — спросила она.
— Подозреваю, будто там нечто заказанное его милостью, — сказала Элспет, подходя к окну. — Они прибывают уже в течение часа. Желаете, чтобы я пошла и разузнала, леди Фэрфакс? — спросила Элспет.
— Нет, — возразила Вероника. — Я сама пойду и узнаю, когда оденусь.
Она завершила обряд утреннего омовения, и во время ее туалета возник только один сложный момент, когда Элспет попыталась распутать и расчесать ее волосы. В конце концов она поспросила Элспет только собрать их в узел и прикрыть кружевным чепчиком. Глаза Вероники выглядели слишком большими, а их цвет казался безусловно ореховым. Лицо выглядело бледным, губы чуть припухшими и нежно-розовыми.
Горничная посмотрела на нее как-то странно, склонив голову к плечу и чуть прищурив глаза.
— В чем дело, Элспет?
— Вы выглядите иначе, ваша светлость, но никак не могу понять, в чем дело. Вы хорошо спали?
Вероника вообще почти не спала, но не сказала об этом своей горничной. Только почувствовала предательский жар на щеках и, не дав объяснений, встала и взяла свою шаль.
— Миссис Броуди спрашивала, в какое время вам удобнее всего принять швеек.
Вероника обернулась.