Любовь и Гниль: Сезон 1 (Эпизоды 7-12)

Хиггинсон Рейчел

— В конечном итоге, он заткнул Айзеку рот, чтобы его было слышно сквозь истерические рыдания. Он сказал, что просто всадить пулю в голову Айзеку, это недостаточное наказание. Если мы действительно забираем жизнь за жизнь, то Айзек должен быть вынужден столкнуться с той же судьбой, что и Мак. Он сказал, что Айзека нужно превратить в зомби перед тем, как он умрёт.

Вон поперхнулся. Сквозь затуманенное зрение я видела, как его руки сжимаются и разжимаются в кулаки, и впервые поняла, что плачу. Я продолжала, так как моя история только начиналась:

— И люди послушали. Снова. Они тут же сорвались и нашли Пожирателя. Логан, наконец, заговорил, наконец, что-то сказал. Но к тому времени городу словно бы промыли мозги или что-то в этом роде. А мой папа даже слушать не хотел! Он просто рассказал толпе, что Логан хотел пойти

против справедливости, поскольку не считал поступок Айзека неправильным. Он приказал полиции запереть Логана в школе вместе с Айзеком, пока всё не будет готово, и я клянусь тебе, это были самые тёмные моменты моей жизни. Я умоляла папу пощадить Логана, обещала, что он на самом деле ничего такого не имел в виду. Просто мы к этому не привыкли, а Логану Айзек нравился. Они были друзьями и всё такое. Наконец, он сказал, что просто оставит Логана там на ночь, что он не собирается заставлять его пройти через то, чем станет Айзек, потому что преступление Логана было не так уж плохо. Я хотела возразить, что Логан не сделал ничего плохого! Что он вообще не совершал никакого преступления! Но я была так рада, что с ним всё будет в порядке, что не могла заставить себя нажать на папины кнопки. Я даже не могла заставить себя бороться за Айзека. Я просто хотела, чтобы с Логаном всё было в порядке.

— Всё это произошло в спортзале. Это заняло некоторое время, но они связали Айзека и оставили его посреди спортзала. А потом они привели захваченного Пожирателя, и мы все смотрели, как они его отпускают. Обезумевший от голода Пожиратель пошёл прямо на бедного Айзека. А Айзек был лёгкой жертвой. Там стояла шеренга вооружённых людей, чтобы никого не укусили, и как только Пожиратель отхватил огромный кусок от руки Айзека, они убили Пожирателя. А потом мы были вынуждены наблюдать, как инфекция медленно прогрессирует в Айзеке, и он превращается в нечто совершенно иное. В конце концов, у нас на глазах он начал дрожать всем телом, с пеной у рта и глядя на каждого из нас с таким ужасным голодом, что я думала, что лишусь сознания от горя. И это было только начало ужасных событий, которые должны были произойти.

— Мой папа так и не убил Айзека. Но он сделал для него клетку и держал его в школе. Он сказал, что это урок, который мы все должны запомнить. И он сказал, что это нам поможет. Он заявил, что мы можем изучить наших врагов, узнать о них, и тогда мы будем знать, как лучше бороться с ними. Как только Логана отпустили, мы начали планировать свой побег. После той ночи всё сразу изменилось, так что мы не могли просто уйти. В городе утроили патрули, и люди изменились. Они не были теми парнями, с которыми я росла в школе или ходила в церковь, или которые владели бизнесом в общине. Они стали жестокими людьми, которые не колеблясь убивали, независимо от того, был ты зомби или мятежным гражданином. Мой отец ввёл комендантский час, а затем закон за законом, пока каждый аспект нашей жизни не был продиктован. Он вошёл в дома людей и начал тусовать семьи, чтобы это соответствовало их месту в обществе. И его наказания за любое преступление, каким бы незначительным или значительным оно ни было, становились всё более жестокими, — я остановилась и встретилась с испуганным взглядом Вона. — Вот как эти Пожиратели оказались в клетках. Колония не отлавливала зомби. Когда-то это были люди, которых я знала и о которых заботилась.

— Логан…

— Нет, — быстро ответила я. — Нет, Логан мёртв. Бесповоротно мёртв. Но половина этих Пожирателей были такими же людьми, как и мы, которые хотели уйти. Мы были не единственными, кто понял, что мой отец сошёл с ума. Но если люди действительно сбегали, я об этом не слышала. Их возвращали снова и снова только для того, чтобы превратить в зомби, посадить в тюрьму, выставить на обозрение остальному городу. Мы с Логаном работали над нашим планом в течение нескольких месяцев, всё это время играя хороших граждан и устраивая отменное шоу. Нам пришлось жить отдельно, потому что мой отец больше не доверял Логану, как когда-то. Постепенно наши отношения стали источником паранойи моего отца. Он так и не простил Логана за то, что тот противостоял ему, за то, что усомнился в нём. Но мы с Логаном находили способы быть вместе и общаться. А когда мы не могли этого сделать, то использовали Миллера, чтобы передавать записки туда и обратно. Мы всегда планировали взять с собой Миллера.

Я посмотрела

на дверь, за которой исчез Миллер.

— Миллер всегда был другим, всегда бунтовал против моего отца. Он был молод, но не настолько, чтобы не видеть правды о моём отце. У них уже начались серьёзные проблемы, которые привели к тому, что благополучие Миллера оказалось под угрозой. Мы знали, что должны взять его с собой. Наконец, мы нашли дыру в патруле. Логану не разрешали идти в патруль или быть частью полиции после того, как он разошелся во мнениях с моим отцом. Поэтому потребовалась серьёзная работа, но как-никак мы разобрались. Не считая той ночи, когда мы планировали сбежать, а группа Пожирателей напала на патруль. Они были немедленно усыплены без единого пострадавшего, но была послана медицинская бригада, чтобы проверить их на всякий случай. Мы случайно столкнулись с ними на обратном пути, и они сразу поняли, что мы делаем. Мы побежали, а те вызвали патруль. Через несколько минут нас догнали. Ни у кого из нас не было оружия, потому что мы не были ополченцами, а с Миллером у нас просто не было… Я просто…

Рыдание вырвалось из глубины моих лёгких, и Вон притянул меня к своей груди. Он обхватил меня двумя сильными руками и просто держал. В крепкой хватке Вона я нашла в себе силы продолжить.

— Я схватила Логана и поцеловала его в последний раз. Охранники кричали на меня, кричали, чтобы я отошла от него, но я не могла. Я знала, что буду в безопасности. Я знала, что Миллер будет в безопасности. Как и знала, что Логана ждет другая участь. Мой отец долго искал предлог, чтобы покончить с ним. Я умоляла его бежать, хотя бы попытаться убежать, иначе отец превратит его в Пожирателя. Сначала он спорил со мной, а потом нас разделили. Он смотрел мне в глаза и просто повторял «нет» снова и снова, пока не появился мой папа. Я думаю, что до этого момента он каким-то образом верил, что мой папа его простил, что там был какой-то остаток человека, на которого он работал, или отец его школьной подруги.

— Мой отец появился с улыбкой на лице и огоньком в его ублюдочных глазах. Я наблюдала, как Логан принимает решение. Я видела, как понимание изменило выражение его лица, и он понял, что его ждёт. Я знала, что он любит меня, что он сделает для меня всё. Я знала, что он будет бороться за меня до последнего вздоха. Но он не мог стать Пожирателем, не мог. Это было бы хуже, чем всё остальное, что они могли бы сделать со мной. И он знал это. И он знал, что мой отец никогда бы так не поступил со своими собственными детьми, что мы с Миллером были в относительной безопасности, по крайней мере, от этого. Именно тогда он начал сражаться. Он всегда был хорошим бойцом. Всю свою жизнь он, так или иначе, работал на ферме. А когда он служил в полиции, то был одним из лучших. Он побежал и скрылся в лесу, но мой папа не колебался. Он поднял руку и нажал на курок. Я даже не вскрикнула. Я даже не издала ни звука. Я только видела, как тело Логана упало посреди леса, и помню, как почувствовала облегчение. Облегчение, потому что Логан не будет зомби, облегчение, потому что он сбежал из этого ужасного мира, даже когда я не могла… потому что я знала, что он был в лучшем месте. Любое место было лучше, чем это. И Логан теперь в безопасности. Ему не нужно сражаться, чтобы выжить или поесть. Он свободен, — убежденно прошептала я последние слова.

Вон крепче прижал меня к себе, и я прильнула к его теплу и твёрдости и просто выдохнула. Рыдания сотрясали моё тело, а из глаз текли слёзы. Я уже давно так не плакала, с тех пор, как у меня была своя комната, где я могла запереться. Эмоциональная разрядка казалась катарсисом, чувствовалась необходимой. Я оставалась в объятиях Вона столько, сколько он мне позволял. В какой-то момент я услышала, как дверь открылась, а затем снова закрылась, я предположила, что Вон отпустил того, кто стоял у меня за спиной, вероятно, ночного сторожа.

Я знала, что уже поздно, далеко за полночь. Мы долго разговаривали, а потом я плакала неизвестно сколько. Когда я, наконец, отстранилась, рубашка Вона была мокрой от моих слёз, и я почувствовала тошноту не только от рассказа, но и от количества энергии, которую я вложила в эти слёзы. И всё же я почувствовала себя лучше. Я чувствовала себя лучше, чем когда-либо за долгое время.

Хотя часть меня задавалась вопросом, станет ли «лучше» когда-нибудь «хорошо». Потому что «лучше» всё ещё колебалось между «ужасно несчастна» и «отчаянно несчастна».