Любовь и ненависть
Шрифт:
логики должна была машинально обернуться на этот зов. Но я
не обернулась, пересилив себя, я сжалась в комочек и, как еж,
ощетинилась невидимыми иголками. Причиной был именно
его голос. В первый миг я не узнала человека, сказавшего мне
"здравствуй, Ирина", не сразу сообразила, кто со мной
поздоровался, но голос, давно мне знакомый голос, с которым
были связаны все горести в моей жизни, напугал меня и поверг
в уныние. Прошло, быть
необходимые мне, чтобы оправиться от первого неожиданного
оцепенения, и я повернулась на этот голос. Рядом со мной
сидел... Марат.
Не знаю, какое у меня было выражение лица, только он,
не привыкший тушеваться, человек с болезненным
высокомерием и предельно самонадеянный, тут несколько
растерялся, залился ярким румянцем и, насильно выдавив из
себя улыбку, произнес:
– Не ожидала?.. У тебя в глазах испуг. Отчего, Ирина?
Я не успела ничего сказать, как за моей спиной ужо стоял
Ларионов и весело представил мне и Василию редактора
журнала "Новости" Марата Степановича Инофатьева. Меня
несколько покоробило, когда Марат ответил:
– С Ириной... Дмитриевной мы давно знакомы, а о
докторе Шустове, разумеется, много слышал. Мы даже
собираемся напечатать в нашем журнале очерк или статью о
ваших исследованиях. Говорят, вы волосы восстанавливаете.
Так я бы хотел к вам на очередь записаться.
– И добродушная
улыбка расползлась по его лицу.
– А может, вы сами напишете
статью? Как, Василий Алексеевич? Только чтоб она была
популярной, читатель у нас ведь массовый.
Пока они говорили, я рассматривала Марата. Он
неузнаваемо изменился с тех пор, как мы расстались с ним на
Севере восемь или десять лет назад. Встреть его случайно на
улице, я, пожалуй, не сразу бы и узнала Марата. Чрезмерная
полнота не придавала ему солидности, лицо округлилось и
обрюзгло, волосы сильно поредели и порыжели. Одет он
безукоризненно: темный костюм, белоснежная нейлоновая
сорочка, черный с серебристыми переливами галстук с крупной
жемчужиной. Говорил он с барственной важностью,
сдобренной нотками покровительства. Высокомерный тон его
раздражал Василия - он слушал Марата равнодушно, с
рассеянным видом, не проявляя ни малейшей
заинтересованности, молча и с достоинством. Меня это
радовало. Так именно и должен держать себя Василий
Шустов!
Как я заметила, Марат обзавелся новыми манерами и
жестами. Он все время сжимал и разжимал веский костлявый
кулак, точно демонстрировал силу, брезгливо поводил
встряхивал зачем-то головой. Он, очевидно, был уязвлен
равнодушием Шустова к его предложению о статье и потому
демонстративно прервал этот разговор.
Провозглашались тосты за блистательных артистов.
Марат налил мне бокал вина, Ларионов - себе и Василию. Мы
чокнулись и выпили.
– Я очень рад тебя видеть, Ирина, безумно рад, -
сыпались на меня скорые, вполголоса слова человека,
совершенно чужого и безразличного мне. Даже с трудом
верилось, что он был моим мужем, моей первой любовью. А
была ли это любовь? Нет! Нет и нет! Первое отроческое
увлечение мы часто принимаем за любовь, неопытные, не
способные еще разобраться в людях, мы готовы открыть свое
сердце первому приглянувшемуся молодому человеку,
совершенно не задумываясь над вопросом, кто этот человек,
чего он стоит. Силой пылкого молодого воображения создаем в
своем сердце по своему вкусу образ прекрасного принца, часто
ничего общего не имеющего с оригиналом, или, как говорят
еще, прототипом, и потом за это легкомыслие жестоко
расплачиваемся.
– Почему ты молчишь, Ирина?
– как сквозь сон услышала
я чужой и такой ненужный голос слева.
– Да! Ты что-то спрашивал?.. - очнулась я от своих
невеселых размышлений.
– Я спрашивал, как ты живешь? Как мама? Удачна ли
устроилась на работу? Может, чем помочь?
– Спасибо, Марат. . Степанович. У меня все хорошо.
Очень хорошо, - машинально ответила я и после небольшой
паузы зачем-то прибавила: - О тебе не спрашиваю: от
Аристарха Ивановича слышала - процветаешь.
И снова брезгливая улыбка скривила его губы,
скользнули с трагическими нотками слова:
– Что он знает, Аристарх! Ничего он не знает, дорогая.
Последнее слово больно резануло слух. Разговор и
вообще эта встреча - теперь я начала догадываться - совсем
не случайны и становились в тягость. Я шепнула Василию, не
пора ли нам уходить. Он кивнул в знак согласия, но
внимательно следивший за мной Марат, разгадав наши
намерения, взял меня за руку, точно хотел удержать,
прошептал с преувеличенным волнением:
– Нам нужно с тобой поговорить, Ирина. Наедине. О
многом поговорить.
Я отрицательно покачала головой. Но он был настойчив:
– Скажи мне только два слова: где и когда я смогу тебя
увидеть?
– Нигде и никогда, - решительно и твердо ответила я.