Любовь и ненависть
Шрифт:
длинные пальцы, увенчанные красивыми, крупными ногтями,
не знали покоя ни на секунду.
– Ну хорошо, я приведу вот такой пример. Все мы
изучали историю партии. Каждый по-своему, конечно: одни
формально, поверхностно, другие серьезно и глубоко. У
Вальки был свой метод: он признавал только первоисточники -
работы Ленина, стенограммы съездов, воспоминания старых
большевиков. И все из желания самому разобраться. Иногда
его
лектора. Например, он считал, что троцкисты и эсэры - одно и
то же. Что пули, выпущенные Фаней Каплан в Ленина,
прокладывали Троцкому путь к власти, к диктатуре. Что в
Троцком в потенции сидел Гитлер и это наше великое счастье,
что троцкистам не удалось захватить власть.
– Но какое это имеет отношение к убийству?
– перебил
его Струнов. Откровенно говоря, такой вопрос возник и у меня,
хотя рассуждения покойного Ковалева о Троцком мне
показались неожиданно новыми и верными. Я как-то сразу
представил, что было бы с нашей страной и народом, приди к
власти Троцкий со своей сворой авантюристов, дельцов и
торгашей. Гришин ответил сразу, но ответ его мне показался
малоубедительным.
– С ним спорили, не соглашались, - сказал он.
– Ну и что? Мало ли у нас спорят, - глухо отозвался
Струнов, и я обратил внимание, как лицо его вдруг
преобразилось из добродушного, беспечного в холодное,
какое-то тревожно-отчужденное. - Вон художники как спорят:
что лучше - абстракционизм или реализм? Чуть ли не до драки
дело доходит.
– Не мне тебе доказывать, что драки нередко кончаются
убийствами, - быстро парировал Гришин.
И снова лицо Струнова смягчила добродушная,
дружественная улыбка. Крепкий квадратный лоб покрыли
морщинки. Он не спеша прошелся по комнате, будто решая
про себя что-то постороннее, не относящееся к разговору.
Потом вдруг остановился у стола между мной и Гришиным и
сказал с неподдельным сочувствием:
– Сожалею, что я ничем не могу помочь. Дело Ковалева
прекращено, и едва ли есть необходимость к нему
возвращаться. По крайней мере, я не убежден, что там было
преднамеренное убийство... Хотя, впрочем... - Он запнулся,
неожиданно выдав свою нерешительность, и, отойдя к своему
столу, закончил: - Вы имеете право поставить вопрос о новом
расследовании. Но ты обратился не по адресу: я ведь такой же
старший оперуполномоченный, как и Юлий Семенович
Иващенко. Поговори с начальством. И без ссылки на меня.
– Я понимаю, - кивнул Гришин.
встречей со своим бывшим соседом. По всему было видно, что
он рассчитывал на худшее, а получил больше, чем ожидал. Во
всяком случае, Струнов не погасил в нем надежду. Гришин
верил, что в Серебряном бору на берегу канала произошло не
самоубийство, а преднамеренное, заранее организованное,
хорошо продуманное убийство. И я почти был склонен
разделить его мнение, поэтому, когда Анатолий Гришин ушел, я
спросил Струнова:
– Ты всерьез думаешь, что там было самоубийство?
Струнов долго и молча смотрел на меня
проницательным, умным взглядом, в котором была и
дружеская доверительность, и просьба быть не очень
настойчивым в вопросах. Я уже хотел было замять этот
нежелательный для него разговор, как он ответил на мой
вопрос:
– Я допускаю оба варианта. Мы ведь тоже не боги, и
следствие может ошибаться. Не должно, не имеет права, но
ошибка не исключена.
– Ты извини, - сказал я, - но в таком случае
напрашивается вопрос: значит, могло быть политическое
убийство?
– Возможно, - нарочито спокойно обронил Струнов.
– Почему?
– Дорогой Андрей Платонович. Я полагаю, ты не
настолько наивен, чтобы не понимать, что Америка
импортирует к нам не только свои идеи в голом виде.
Гангстеризм - это ведь тоже товар и ценится одинаково с
наркотиками. Идет жестокая идеологическая война где-то в
глубинах, и толчки ее нередко ощущаем и мы, работники
милиции.
Еще не закончив фразу, он уселся за стол, снял
телефонную трубку и набрал номер.
– Струнов говорит. Приведите мне Маклярского.
– И затем
уже в мою сторону: - Помнишь, вчера шофер такси с
остервенением говорил о додиках, которых, мол, душить надо.
Ты тогда ухмыльнулся и небось подумал: тоже еще душитель
объявился! Сейчас я тебя познакомлю с одним из типичных
представителей племени додиков. И ты поймешь
справедливый гнев таксиста.
И он вкратце рассказал об арестованном Маклярском,
которого должны сейчас привести: студент второго курса
юридического факультета, отец - тоже юрист, мать -
преподавательница музыки. Совершил тягчайшее уголовное
преступление - убил водителя такси с целью ограбления:
забрал дневную выручку.
– Выручку таксиста?! - не поверил я, ошеломленный
таким диким, совершенно не укладывающимся в сознании