Любовь и прочие обстоятельства
Шрифт:
Через пятнадцать минут я стою перед примерочной с двумя парами джинсов, которые идеально подошли в бедрах, хотя и нелепо мотаются вокруг лодыжек. Приятно подчиняться многоопытной продавщице, которая окружает властной заботой. Она бесцеремонна, но при этом любезна. Сообщает, что мне, с моим дряблым животом, не стоит носить узкие джинсы.
— Вам кажется, что они стройнят, но ничего подобного. Ищите джинсы, у которых талия вот тут. — Она касается моего бедра. — Если живот вываливается, это смотрится безобразно. Но если джинсы сидят правильно — вот как эти, например, — вы будете отлично выглядеть.
Я гляжу в зеркало.
— Не могли бы вы подогнать эти джинсы? Не знаю, заметили ли вы, но они слегка длинноваты…
— Конечно, — кивает продавщица. — Сейчас позову швею. Обычно подгонка занимает неделю, но я могу записать срочный заказ, так что вы получите джинсы уже в четверг или в пятницу.
Поскольку я не могу ходить в одних и тех же брюках всю неделю, Саймон проводит со мной еще полчаса и выбирает длинную замшевую юбку. Хотя она и продается со скидкой, но все же стоит куда дороже, чем я могу себе позволить. Особенно в связи с тем, что собственной кредитки у меня нет. Подписывая счет, я представляю лицо Джека. Возможно, он удивится, что я отправилась по магазинам на следующий же день после того, как собрала вещи и уехала. Вероятно, решит, что я пытаюсь утешиться. Или ему даже польстит, что я столь очевидно ищу утешения. В таком случае, наверное, стоит купить туфли в тон к юбке.
Мы уходим из магазина, и я провожаю Саймона на работу, а потом возвращаюсь домой на метро. Отчего-то, оказавшись там, где мою праздность можно списать на горе, я уже не чувствую себя столь апатичной. Мне не кажется неловким бродить по городу в середине дня. Я собираюсь позвонить Минди, но ее беременность разделила нас и напоминает пресловутого слона в посудной лавке. Я этого не вынесу. Вместо того чтобы позвонить подруге или сидеть у Саймона и смотреть телевизор, я еду в маленький книжный магазин, где мы часто бывали до того, как я переехала на окраину.
Я беру русский роман, достаточно толстый — можно основательно зарыться в чтение. В моем нынешнем одиночестве есть свой плюс: больше мне не понадобится лгать, если вздумается почитать классику. Я нахожу «Таинственный сад» для Уильяма и книгу о Лиле, которой у него, кажется, нет, а затем перехожу в отдел литературы для родителей.
Мамины полки ломились под тяжестью толстых томов о воспитании. Каждый раз, когда появлялась новая книга о взаимоотношениях с неродными детьми, она бежала ее покупать, пребывая в уверенности, что на сей раз узнает, как поладить с Элисон и Люси. Мама жадно читала книги, но ни в одной из них не говорилось о том, как внушить моим сестрам любовь к мачехе.
Прежде я никогда не покупала книги о том, как быть мачехой. Я отказывалась это делать. Теперь я вытаскиваю их одну за другой. Книг очень много.
«Шаг за шагом. Советы для мачехи». «Как стать мачехой». «Мачеха: как не превратиться в пугало». И самое унизительное: «Мачехи знаменитых людей».
Я листаю книги, пытаясь решить, какая из них
Продавец спрашивает, завернуть ли покупки, и сначала я не могу решить. Я не знаю, когда смогу передать Уильяму подарки, и боюсь, что напускная веселость подарочной бумаги создаст прецедент на пустом месте. Но в магазине есть бумага с довольно точным изображением динозавров, которая наверняка ему понравится. Я прошу завернуть «Таинственный сад», а потом иду в ближайшее кафе.
Я ставлю кофе на маленький столик, снимаю пальто и сажусь, чтобы почитать. В кафе чересчур людно для вечера понедельника, но, слава Богу, ни одной женщины с коляской. Несколько студентов, но большинство посетителей, кажется, такие же бездельники, как и я. Неужели никто из них не работает? Кто-то сидит за ноутбуком, кто-то читает газету, двое-трое просто прихлебывают кофе и мечтательно смотрят в никуда. Я лезу в сумку, но вместо русского романа достаю «Милую Лилу». Книжка немного мрачная, Лила в ней получает угрожающие письма, но в конце все разрешается благополучно. В моем детстве этой книжки не было. Вообще не уверена, что папа читал мне что-нибудь, кроме первых двух книг о Лиле. Отчетливо помню, как он сидел рядом, поднеся книгу к свету лампы. Помню, как говорил на разные голоса. Но не помню, когда перестал читать мне на ночь. Однажды я научилась читать сама, и все закончилось.
Пусть даже Уильям развит не по летам, Джек по-прежнему ему читает. Они вместе читают энциклопедии и просто книги, которые ему нравятся. Уильям — счастливец.
Я убираю книгу в сумку и достаю Гоголя. Внимательно штудирую вступление, когда кто-то спрашивает:
— Можно взять стул?
Мужчина примерно моего возраста, чуть за тридцать, с копной непослушных кудрей и смуглой кожей.
— Пожалуйста.
Он легко поднимает стул изящной рукой и смотрит на мою книгу.
— Я читал это в колледже. Она забавная. Довольно безрадостная, но забавная.
— Вы специалист по русской литературе?
— Нет, просто слушал лекции. А вы?
— Какие лекции я слушала в колледже? — лукаво уточняю я, поднимая бровь. И в следующее мгновение понимаю, что флиртую.
Он смеется.
— Конечно. А хотите посмотреть мои гравюры?
Я ненадолго задумываюсь, каким будет мое будущее, если я пущу за свой столик этого мужчину с глазами цвета карамели. В кого я превращусь? Может быть, мой взгляд будет равнодушно падать на женщин с колясками, и я перестану волноваться в их присутствии, потому что моя жизнь наполнится иными вещами? Может быть, я вдруг перестану скучать по Джеку, Изабель и Уильяму?
Я перевожу взгляд на золотое колечко на безымянном пальце левой руки. Красавец, искавший стул, смотрит туда же.
— Приятного чтения, — говорит он.
Я киваю, убираю русский роман в сумку, вытаскиваю пособия для мачехи и складываю их башней на столе. Кофе стынет в чашке, пока я читаю. Во всех книгах говорится о стрессах и тревогах. Каждая книга описывает несостоявшиеся ожидания, открывает мне правду о сложной природе чувств.
Я читаю. С жадностью, точь-в-точь как моя мама, когда я была маленькой. Теперь я понимаю, что она искала не ответы, а компанию. Эти толстые справочники были ее утешением. Они не научат меня, как стать хорошей мачехой, но утешат тем, что я не одинока.