Любовь императора: Франц Иосиф
Шрифт:
Жена императора Фридриха спешит ей навстречу. Хотя Елизавета любит её, ей трудно стало разговаривать с кем-либо, кто не принадлежит к самому близкому её окружению. Потом она возвращается во Франкфурт, где императрицу уже ждут. Елизавета предпочла ехать в экипаже. Она неузнанной смешивается на вокзале с ожидающей толпой, прислушивается к разговорам людей и их замечаниям, которые вызывают у неё улыбку. Потом она едет дальше, в Швейцарию, навстречу своей судьбе.
Ничего не подозревающая Елизавета безбоязненно переезжает с места на место, нисколько не задумываясь о том, какие политические и социальные события происходят в тех странах, которые она посещает.
Швейцария, к примеру, будучи республикой среди множества монархий, стала теперь прибежищем многих заговорщиков всех национальностей. Анархистов и агитаторов, стремившихся в некотором смысле к иллюзорному новому идеалу правителя и к ниспровержению существующего общественного строя. Анархистскими настроениями были особенно
В Лозанне в то время строилось новое здание почтамта. Для этого вербовали опытных рабочих; особенно много там трудилось итальянцев, которые славились во всём мире как превосходные строители. Однажды один из них слегка повредил ногу. Его доставили в госпиталь Лозанны, где служащий лечебного учреждения поинтересовался происхождением и фамилией пациента. Перед ним был человек среднего роста, но весьма и весьма крепкого сложения, загорелый, крепкого здоровья, если не считать полученную травму. Этого человека с тёмными вьющимися волосами, торчащими усиками и блестящими, глубоко сидящими серо-зелёными, как у кошки, глазами, звали Луиджи Луккени. Ему было двадцать шесть лет от роду, он сдал в госпиталь свои вещи, среди которых у него обнаружили блокнот с песнями анархистского содержания. На одном из листов красовался рисунок американского убийцы с надписью «Анархия»; под ним было написано «Для Умберто I». Имя этого человека было известно полиции как подозрительное, однако никакого повода, чтобы присматривать за ним особенно строго, не говоря уже об аресте, не находилось. Рана заживала медленно, и долгими часами, которые Луккени проводит в госпитале, он рассказывает санитару про свою жизнь.
Мать Луккени была подёнщицей из Альберто в Лигурийских Апеннинах. Однажды, почувствовав, что носит под сердцем ребёнка, она, восемнадцатилетняя, покинула родной городок, добралась до самого Парижа. В этом миллионном городе она родила сына, несколько дней пробыла с ним вместе в госпитале, после чего бросила его там, чтобы никогда больше не видеть. Некоторое время её искали, но потом её следы затерялись в Америке, куда бежала молодая мать от своего первенца.
Ребёнка поместили вначале в Сент-Антуанский приют в Париже, потом пристроили в Парме, а год спустя доверили приёмным родителям. С девяти лет мальчуган, которого считали смышлёным и прилежным, работал на железной дороге Парма — Специя. Его все любили, к нему не было ни малейших претензий, и он сам себя содержал. В 1891—1892 годах им овладела страсть к бродяжничеству. Молодой человек, не имеющий никаких близких, менял одну страну за другой, работал в кантоне Тесин и Женеве, потом попал в Австрию и в конце концов пешком, не имея за душой ни геллера, перебирается из Фиуме в Триест, где полиция, опасаясь распространения идей ирреденты, особенно тщательно присматривала за рабочими. Вскоре его, человека, не имеющего ни работы, ни средств к существованию, выдворили через границу в Итальянскую империю, где он ещё год назад подлежал призыву на военную службу. Луккени попадает в тринадцатый кавалерийский полк, в Монферрато, и в составе эскадрона простым солдатом совершает поход в Абиссинию, причём отличается примерным поведением. Командир эскадрона, принц Раньеро де Вера д’Арагона, основываясь на личном мнении и на оценке со стороны офицеров, аттестует его как одного из лучших солдат эскадрона. Луккени производят в ефрейторы, но вскоре он теряет это звание, поскольку достал посаженному под арест в казарме фельдфебелю гражданскую одежду. Впрочем, всякий расценивает его поступок как дружескую услугу, хотя она и противоречит воинской дисциплине.
Луккени прекрасно ездит верхом и особенно отличается в искусстве вольтижировки. Товарищи любят его за весёлый нрав. Правда, он беден, живёт исключительно на своё солдатское жалованье. При этом Луккени честолюбив и упрям. В декабре 1897 года он получает на так называемом увольнительном листе письменное подтверждение, что на протяжении всего срока службы отличался дисциплинированностью и служил верой и правдой. Поскольку у Луккени нет никаких средств к существованию и перед ним стоит проблема, что с ним будет, он обращается к своему ротмистру с просьбой помочь ему. Из затеи устроить его надзирателем в систему государственных тюрем ничего не вышло, и ротмистр принц д’Арагона берёт его в свой дом в качестве слуги. Три с половиной месяца служит в доме ротмистра Луккени, и хотя мнения о нём расходятся, однако в целом он и на этой должности зарекомендовал себя как славный и честный работник. Однажды он является к ротмистру с просьбой повысить ему жалованье, но офицер находит, что время для этого ещё не пришло и отказывает в просьбе, на что Луккени заявляет:
— В таком случае я больше здесь не останусь!
Спустя несколько дней он раскаивается в своём поступке, караулит принца у дверей его дома, просит снова взять его на службу, но тот теперь считает, что Луккени в слуги не годится, ибо недостаточно послушен.
31 марта Луккени перебирается в Швейцарию, где рассчитывает вступить в иностранный легион; из этой затеи снова ничего не выходит и он отправляется
71
«Дело Дрейфуса» — Альфред Дрейфус, французский офицер, еврей по происхождению. В 1895 г. за шпионаж и государственную измену был приговорён к разжалованию и пожизненной ссылке. Процесс имел громадное политическое значение, поскольку уже тогда в печати робко высказывались мнения, что вина Дрейфуса не доказана и что он пал жертвой судебной ошибки.
Анархисты, с которыми сошёлся Луккени, с интересом присматриваются к этому новичку. Он не из их числа, он вообще не входит ни в какое общество, но очень тщеславен и, возможно, его удастся использовать для такой опасной пропаганды, которая необходима, однако отпугивает некоторых теми последствиями, какие могут их ожидать. Но этот человек, похоже, готов кое-что сделать. Они убеждают его, что какой-нибудь принц, князь, император должен умереть. Безразлично, кто это будет, лишь бы мир убедился, что эти бездельники, которые только угнетают других, презирают народ, разъезжают в роскошных экипажах, живут в великолепных гостиницах и дворцах, — ничто перед волей народа, перед сталью в руке отважного человека. Эти слова запали Луккени в душу. Что, если убить короля Италии или кого-либо иного? И он даже шлёт письмо и газеты анархистского толка в Неаполь одному из солдат своего эскадрона. «Идея анархизма, — написано там, — делает здесь огромные успехи. Прошу тебя, выполни свой долг перед товарищами, которые пока ничего об этом не знают».
Несмотря на всё это, Луккени продолжает просить принца д’Арагона и его жену принять его обратно на службу в свой дом. Однако ротмистр, узнав о присылке анархистских газет, отказывает жене в её просьбе вернуть Луккени. Тот ожесточается ещё больше. Если он собирается кого-нибудь убить, ему требуется оружие. Как-то на глаза ему попался прекрасный кинжал, но в лавке за него потребовали двенадцать с половиной франков, а таких денег у него не было. Тогда он собирается взять напрокат револьвер, но это тоже не удаётся. Ежедневно Луккени читает выходящую в Невшателе итальянскую газету «Илл Социалиста» и миланскую «Аванти». Однажды он слышит, что рабочие Дельмарко подрались между собой, и один из них остался лежать едва живой. Луккени откровенничает со знакомым:
— Я тоже был бы не прочь кого-нибудь убить, но это должна быть важная персона, чтобы об этом написали в газетах...
А что же оружие? Его-то пока и нет... Что ж, его придётся изготовить самому. Случайно на рынке на глаза Луккени попадается острый ржавый напильник, который стоит всего несколько су. В качестве кинжала его использовать невозможно, потому что у него нет рукоятки, но это не беда. Немного древесины, перочинный нож и буравчик: стоит потрудиться и вот уже самодельная рукоятка готова. Теперь оружие есть и дело только за жертвой, которая несомненно найдётся. Жертвой мог бы стать, например, принц Генрих Орлеанский, который так часто бывает в Женеве и её окрестностях, или какой-нибудь другой князь; можно было бы поехать в Париж и вмешаться там в процесс над Дрейфусом, о котором говорит весь мир, но на поездку потребуются деньги.
И вот в период с 22 по 28 августа начинают писать о предстоящем приезде в Ко императрицы Елизаветы. Императрица, да к тому же ещё такого могущественного государства, — совсем не так плохо. Это поразило бы правящий класс и разнесло бы его имя по всему миру... Эта мысль так пришлась по душе Луккени, что он совершенно забыл о том, как подло и гнусно для достижения своей цели убивать беззащитную невиновную женщину, никогда никому не причинившую вреда. В конце августа анархисты провели в разных городах тайные собрания. Сначала в Лозанне у одного товарища, затем в Невшателе, где собираются известные итальянские анархисты и среди них редактор «Агитаторе». Намечено нанести удар против короля Умберто где-нибудь в Швейцарии или Италии. Но Луккени никогда не присутствовал на этих собраниях действительных членов партии. На них называют только его имя, собираясь использовать его как орудие, учитывая его тщеславие.