Любовь к истории (сетевая версия) ч.8
Шрифт:
Я сел, бодро накатал подробный сценарий романа, а самое его начало даже опубликовал в романе «Ф.М.».
Шесть лет назад это было.
Сначала я позвал в соавторы доброго знакомого, про которого знал, что он талантливый писатель и к тому же сильно любит детей. Он написал главу, я прочитал и увидел, что выходит ерунда: как будто писал я сам. Получится еще одна книга для мальчиков.
И понял я, что книгу для девочек два немолодых дядьки писать категорически не должны. Нужна девочка. Или хотя бы тетенька. И желательно молодая.
У женщин принципиально другое зрение. Фасеточное, как у стрекоз (Ой, зачем я это написал? Надеюсь,
И стал я искать даму. Вернее, искало издательство. Предлагало тексты разных талантливых писательниц, а я их читал.
И вот один дебютный роман мне очень понравился. Он был про странную девочку, которая растет с животными и понимает их лучше, чем людей. Написано просто и сильно. Для меня загадка, почему роман не стал бестселлером.
Вот его начало:
Я уже говорила? У моего папы было пятнадцать собак.
Будучи не только долбанутым картежником, но и долбанутым охотником, он держал три смычка гончих (это шесть голов, если вдруг кто не знает). Как кого звали — не помню и породу точно не назову. Мне кажется, что русские — рыженькие такие, с серыми жопками. Гончие — смешные собаки, сами разговорчивые и любят, чтобы с ними поговорили.
Папенька почти не спускал меня с рук, когда не был занят на работе (бабки насоветовали, мол, ты свою дохлость при себе держи, грей, тогда, может, и не помрет), поэтому кормить собак, натаскивать собак — это все было со мной.
Гончие жили в большом вольере, и папа заходил туда с двумя ведрами в одной руке и со мной — в другой. Меня он сажал на солому, а сам вываливал корм в корыто — собаки орали, толкались, даже пытались драться, было весело.
Папа никогда не пользовался арапником — только голосом. Был у него такой фокус, мне и самой потом пригодился.
Как-то раз собаки вырвались из вольера и устроили жуткую драку во дворе (помним, да, что было еще девять, кроме этих). Побоище было страшное — тут же куры еще да гуси, визг, рык.
Папенька (со мной на руках, как водится) вломился в эту кучу и заорал (а голос у него вполне росту соответствовал): «Сидеть!!!»
И сразу начался тихий такой сракопад — собачки загупали задницами об землю и умильно посмотрели на папу — что, мол, кричишь? Вот, мы уже сидим все.
Кстати, и вам советую, если вдруг собака неуправляемая, оставьте все эти «ко мне» и «фу». Собаки довольно быстро соображают, что к чему. А вот если хорошо натаскать хитрую тварь на «сидеть» — все, она у вас в лапах. «Будет сидеть. Ясказал». Только не торопитесь. Сначала добейтесь, чтобы эта команда выполнялась безукоризненно, а потом уж пускайте ее в ход.
Да, про гончих. После кормежки мы все шли гулять в ближайший прилесок — папе не хватало рук, поэтому меня он сажал в рюкзак, а псов вел на сворках.
«Собаке надо бегать», — говорил папа. А еще: «Суки лучше кобелей, они хладнокровные и управляемые». А еще: «Никогда не лезь к собаке, когда она ест».
Было два кобеля и четыре суки. Время от времени они рожали
Дальше. В доме жила пара вельштерьеров — редкие тогда собаки, — кобель и сука. Ну, вы понимаете. Когда они рожали новых вельштерьеров, папенька их продавал, и…
Из норных была еще фокстерьер Адочка — тихая такая сучка, любила в шкафу сидеть. Бывало, что и запирали ее там, и она весь день развлекалась, прогрызая ходы в куче ватных одеял. Шкаф откроешь — а там Адочка, вся в вате, как Снегурочка.
Был еще легаш, курцхаар Ангел. Головастый, забавный, очень умный. Вообще легавые — странные собаки. Вот вроде бы впечатлительные, внимательные к миру, умные, интеллигентные псы. Соображают как никто. А все же гопники — и морда в крови и перьях, и говно жрут, и чувство юмора — так себе. Я иногда думаю, что сама чем-то похожа на них — вот вроде две «вышки», и лицо такое обманчиво-интеллигентное, и умею быть оскорбительно-вежливой. А на самом деле люблю тяжелую работу, жареное мясо и поржать. А матом-то…
Я опять отвлеклась, а список кораблей всего-то до середины. Продолжим.
Итак, украшение дома и царица полей — пекинес Тиффани. Для своих просто Фани.
Папенька привез ее из Москвы, — разумеется, купил на выигрыш. Умудрился пронести щенка в самолет во внутреннем кармане пиджака. Лететь было недолго, меньше двух часов, собака большую часть времени спала, но иногда все же просыпалась и начинала скулить. Стюардессы удивленно оглядывались, а папенька, мой долбанутый красавец-папенька, делал им глазки и сам начинал прискуливать, «как песик от восторга перед вашей несравненной красотой, дорогая, мне, пожалуйста, коньяк». И что вы думаете? Сошло с рук, улыбались и давали. Коньяку.
Охраняли двор два местных волкодава-полукровки. Нигде и никогда я таких собак больше не видела — мосластые, гигантские, серо-бурые монстры. Спокойные — никакую живность не обижали; в семье сохранилась фотка: младенец-я стою между передними лапами одного из них, как в воротцах. Рабочий прием был — всех впускать, никого не выпускать. До дальнейших распоряжений. За щенками прилетали даже из Сибири пару раз.
Папенька принципиально продавал щенков подальше, кстати, «чтобы кровь не портить». Исключение — щенки гончих для взяток местным «главарям партии». Они приезжали к нам раз в год, в сезон, с «проверкой». Папенька вел себя как мать Тереза — кормил, поил, развлекал охотой и даже ни разу никого не обыграл в карты и не отколотил.
Собака Рекс, восточно-европейская овчарка. Было ему лет восемь, и с папой их связывала сложная мужская дружба — кто-то кому-то там спасал неоднократно жизнь в драках с поножовщиной (да, и эту простую русскую забаву папа любил), их «многое связывало», пес появился «до мамы», и отец его не бросил, повез с собой в новую жизнь. В деревню, в глушь, короче. Пес не признавал никого, кроме отца, даже на маму взрыкивал, и поэтому, когда родилась и запó лзала я, мама настояла, чтобы Рекса посадили на цепь. И Рекса посадили на цепь.