Любовь красного цвета
Шрифт:
Лазара охватило дурное предчувствие, под ложечкой у него засосало, а поглядев на Марию, он окончательно понял, что все это плохо кончится. И все же он стал гладить ее спину и грудь, стараясь не думать о том, как страшно она похудела. Его пальцы чувствовали каждый ее позвонок, каждое ребро. Ее груди, которые и так всегда были маленькими, сейчас были похожи на грудь девочки-подростка.
Лазар закрыл глаза и уткнулся лицом в ее шею, пытаясь справиться с накатившими на него усталостью и стыдом.
– Нет, дорогая, – так же ласково, как и в первый раз, повторил он. – Ты должна отдохнуть и успокоиться.
– Я не хочу
Мария впервые поддела его подобным образом. Она увидела, как в лицо ему бросилась кровь, и из ее груди вырвался торжествующий возглас.
– Ага, так вот, значит, в чем дело! Ты слишком стар! Ты больше не способен этим заниматься!
Лазар встал и холодно посмотрел на нее сверху вниз.
– Ты ошибаешься, – произнес он. – Когда я ощущаю желание, я вполне способен на это.
– Тогда в чем же дело? Давай! Докажи мне, иначе я не поверю.
– Ну что ж, на такую просьбу невозможно ответить отказом.
– Жан…
– Ложись, черт бы тебя побрал!
Он расстегнул пояс, и дал одежде упасть на пол. Когда он вошел в нее, из груди Марии вырвался крик, она содрогнулась и стала извиваться в его объятиях. Тогда он навалился на нее всем телом и прижал руки к кровати. Двигаясь внутри нее, Лазар ничего не чувствовал и не видел. Единственным желанием, которое он ощущал, было как можно скорее кончить и заглушить наслаждением ту боль, которая терзала его сердце. Впрочем, такое наслаждение коротко и не может длиться долго.
Он почувствовал приближение оргазма, следующий его толчок был глубоким и мощным. В этот момент Мария, распростертая под ним, стала говорить и двигаться, от чего ему стало еще хуже. Она говорила языком шлюхи и делала похабные движения, и хотя в последние несколько лет подобное иногда возбуждало его, сейчас он хотел этого меньше всего на свете. Лазар закрыл ладонью ее рот, чтобы она замолчала. Прошлой ночью его постигла неудача, сейчас он обязан одержать победу.
Изо рта Марии, прикрытого его ладонью, доносилось невнятное бормотание. Лазар попытался вызвать в своей памяти образ той Марии, которой больше не существовало. Он ощущал застенчивость ее рук и видел веру в ее глазах. Та Мария, за которую он сражался, любовь к которой была его религией, смыслом всей его жизни. Он сосредоточился на этом, всплывшем из прошлого, образе, и даже теперь этот образ его не подвел. Целуя ее плечи и груди, он торжествующе кончил и в следующий момент откатился в сторону с жестом отвращения, ненавидя самого себя и эту женщину, в которую превратилась утраченная им Мария.
Когда-то он с легкостью удовлетворял ее, но сейчас ему это не удалось. Она схватила его руку и прижала к животу, а затем, закрыв глаза, стала тереться о него, словно одержимая. Для того, чтобы достигнуть оргазма, ей потребовалось чуть больше пяти минут, однако удовлетворение ее было глубоким. Женщина сразу же выпустила его руку.
– Засыпай. – Лазар резко поднялся с постели и стал приводить себя в порядок. – Засыпай. Теперь ты обязательно уснешь.
Мария не ответила. Она лежала
Так, с угрюмым лицом, пребывая в состоянии мрачного отчаяния, он просидел около часа. Все это время Мария лежала неподвижно. Лазару нестерпимо хотелось вырваться из этой комнаты, но он боялся пошевелиться и произвести шум. Может, Мария и впрямь уснула? Ему хотелось поскорее остаться в одиночестве, выйти в парк и пройтись по каштановым аллеям, вдохнуть свежий воздух, подумать обо всем. Эти таблетки были его последней надеждой, последним условием той кошмарной – в духе Фауста – сделки, на которую ему пришлось пойти. Теперь он думал о том, насколько они ужасны. Пусть открытие показа будет сорвано, пусть Мария не сможет на нем появиться, пусть вдохновение больше никогда не вернется к ней, пусть ему придется вытерпеть еще пять лет такой же преисподней, какими были предыдущие пять. Пусть! Он уничтожит оставшиеся «белые голубки» и никогда больше не купит ни одной.
Очевидно, их бизнес пострадает, но Лазара это уже не волновало. Он сможет и дальше поддерживать на плаву дело их жизни – теми же средствами, что и раньше. На него, как и прежде, будут продолжать работать два талантливых молодых человека, которые пытаются имитировать неподражаемое. Именно они создавали все коллекции Дома Казарес на протяжении последних пяти лет. Если показ новой коллекции не обернется катастрофой, Лазар возобновит переговоры, начатые им год назад. Он продаст их империю, а потом они с Марией… А что – потом? Внезапно он осознал, что не видит будущего для них двоих, если только какой-нибудь врач, какой-нибудь кудесник, о существовании которого ему еще неизвестно, не найдет доселе неведомый способ.
На кровати пошевелилась Мария. Она села, откинула назад свои черные волосы и посмотрела на Лазара взглядом, полным спокойствия.
– Жан, – произнесла она, – где моя бумага? Где мои карандаши, мои ручки?
– Там, дорогая, – усталым голосом ответил он, – где обычно. На столе.
К его удивлению, Мария молча встала с постели, подошла к столу, пододвинула листы бумаги и принялась рисовать. Она все еще была полуобнаженной. Лазар встал, взял халат и накинул ей на плечи. Женщина раздраженно дернула плечами, и халат упал на пол.
– Не отвлекай меня, Жан. Зажги свет и уходи, оставь меня одну.
Он включил стоявший рядом со столом торшер и, отойдя на несколько шагов, стал с тревогой наблюдать за Марией. Она не рисовала уже целый год. На сколько ее хватит теперь – на полчаса, час? – прежде, чем она изорвет бумагу в мелкие клочья и отшвырнет их в сторону.
Несколько мгновений Лазар в нерешительности переминался с нога на ногу, а затем отошел в дальний полуосвещенный угол комнаты и опустился в кресло. Он взял одну из книг, лежащих на низеньком столике, и стал перелистывать страницы, даже не пытаясь вникнуть в суть. Так прошел час, затем второй. Тишину нарушал лишь шорох бегавшего по бумаге карандаша, тиканье маленьких позолоченных часов.