Любовь на краю света
Шрифт:
Ансельм не задавал никаких вопросов, хотя, очевидно, он не ожидал встретить нас так рано. Он подбежал к машине и помог Виктору провести Ноя по лестнице. Сестра Фиделис нервно шла за ними и не хотела ничего знать о том, что я следовала позади.
Как сквозь пелену я заметила беспорядок в комнате Ноя, который еще вчера бросился мне в глаза, поскольку я думала, что слепые содержат вещи в идеальном порядке. На столе рядом с пишущей машинкой были разбросаны магнитофонные кассеты, между ними батарейки, старые конфеты, монетки, раковины, камни, шишки и очень крупные перья. Он задержался у стола, пока
Виктор переложил одежду Ноя на переполненный стол и усадил задыхающегося Ноя в кресло. Его голова свисала, как увядающий цветок, он держался за живот, а его глаза были закрыты. «Далеко не… сбрось мне восьмерки… я тебе сейчас дам веревки… нажми на тормоза… рычаг… Петух… Что ты делаешь с петухом?.. Отвести его на мельницу». О чем он бредил? «El gallo no morir» [16] . Вместе мы взяли его и повели к железной кровати на террасе. Он продолжал нести бессвязный бред на нескольких языках. Утомленный, он упал на матрас.
16
Петух не умрет (исп.).
Сестра Фиделис сняла с него ботинки и носки, укрыла и провела по лицу влажной тканью. Только сейчас она увидела, что я, оцепеневшая от шока, стояла в дверях.
— Ирина, вы можете отправляться спать! Сейчас мы не можем ему ничем помочь.
— Но… вы хотите оставить все как есть? Ни врача? Ни больницы?
— Воздух — это единственное лекарство. Нам сейчас нужно набраться терпения и надеяться, что он получил не слишком большую дозу яда.
— Это же абсурд, — пробормотала я, сделала шаг назад и чуть не натолкнулась на Ансельма, который принес термос с чаем.
— Все будет в порядке, — сказал он невнятно, обращаясь ко мне, но в его голосе было мало надежды.
Но даже если с Ноем «все будет в порядке», он казался действительно смертельно больным — аллергией на людей, аллергией на цивилизацию или что-то иное во внешнем мире. Значит ли это, что придется оставить его в покое, что он обречен вечно жить здесь? Не в силах постичь это, я села на скамейку на открытой веранде и почувствовала едкий дым сигарет. Виктор стоял у перил и, делая очередную затяжку, обернулся ко мне:
— Никто же не думал, что так выйдет, верно?
Я покачала головой, как немая.
— Черт побери! — вдруг закричал Виктор. — Что-то убивает его.
Клубы дыма развевались вокруг него.
Я улеглась в постель, разбитая, словно старая собака. Внутри у меня все ныло. Но я не могла оставаться в своей комнате. Я прокралась обратно к Ною, но сестра Фиделис не пустила меня к нему, и я осталась сидеть у его дверей со своими надеждами и опасениями, не попадаясь никому на глаза.
Завтрак на следующее утро выпал — на столе стояли только чашка кофе для пробуждения, хлеб и немного джема. Никто ни к чему не прикоснулся. Сестра Фиделис иногда выходила из комнаты Ноя, и во время одного из ее выходов я вскочила и, посмотрев на нее с надеждой, сказала:
— Как он?
Она
— Вы должны понимать, Ирина. Ему нужен отдых. Вы причиняете ему слишком сильное волнение.
При каждой возможности я заглядывала в его комнату. Они перенесли его с террасы. Дышал он теперь нормально, однако сохранились высокая температура, и бред на иностранных языках, и блуждающий взгляд. Я хотела к нему, но сестра Фиделис не допускала меня и сама присматривала за ним круглые сутки. Я испробовала все возможности, но она оставалась непреклонна. Мне казалось, что она сама после нескольких бессонных ночей едва может стоять на ногах.
— То, что вы делаете, безответственно, — сказала я. — Как вы можете заботиться о нем, если сами находитесь в таком плохом состоянии?
Вопреки моим ожиданиям она остановилась и бросила на меня усталый взгляд.
— Ну хорошо, — сказала она тихо. — Один час. Я даю вам один час! Я отойду немного освежиться.
Когда она ушла, я зашла в комнату Ноя. Пахло болезнью и теснотой. Я села на его кровать. Он был словно окаменевший, с каплями пота на белоснежном лбу. Я протерла полотенцем его лицо и взяла за руку.
— Карабин, возьми карабин, — сказал он сердито.
— Что ты говоришь? — прошептала я и провела по его голове рукой. Казалось, он не заметил этого. Я сидела рядом с ним и молилась всем ангелам и святым.
— Creo que es el calor! [17] — вдруг воскликнул он. — Что ты делаешь в моем сне?.. Кто ты?
Он проснулся и увидел, что его рука лежит в моей.
— Марлен? Это ты? — шепнул он.
— Да. — Мне хотелось смеяться от счастья, ведь он снова вернулся к жизни. Я хотела коснуться его лица, но он оттолкнул мою руку.
17
Я думаю, что это температура (исп.).
— Ты все еще здесь! — сердитый тон его голоса я сначала вообще не приняла всерьез.
— Конечно, я здесь, — сказала я. — А как ты думал? Ты же болен!
— Я не болен. Что за проклятие! Неужели ты не веришь мне? Тогда иди! Уходи, если ты не доверяешь мне! Ты должна уйти! Разве ты не слышала? — Он начал кричать, агрессивно и громко. — Я сказал, чтобы ты ушла. Я уже достаточно убедился в том, что ты мне не веришь. Я больше не хочу тебя видеть! Никогда больше! Уходи и оставь меня наконец в покое!
— Я хочу помочь тебе, — начала я, задыхаясь от слез.
— Помочь? Это ты называешь «помочь»? Так выглядит для тебя помощь? Я думал, что люди, которые любят друг друга, доверяют друг другу. Ты не любишь меня! Ты обманывала меня.
Он начал бить меня кулаками. Я отступила назад, попыталась успокоить его, но он продолжал до тех пор, пока не пришла сестра Фиделис, которая также накричала на меня и чуть не силой вывела из комнаты.
Вся в слезах, я убежала, села на мягкое кресло в одной из многочисленных комнат. Передо мной на столе лежал венок из рогов оленя. На стене висела репродукция с изображением охотника, стреляющего в уток, и изображение святого.