Любовь не по правилам
Шрифт:
В этот момент ей позвонила Геля — волновалась за подругу, знала, что именно сегодня должен произойти её визит к врачу.
— Ну, чего там? — нетерпеливо перешла сразу к делу она. — Что там тебе Маргарита сказала?
— Да ничего пока не сказала. Тянут чего-то, шушукаются. Обещали позвать. Сижу вот под дверью, трясусь, — коротко ввела подругу в курс дела Маша.
— Да не трясись ты раньше времени, всё будет хорошо, — постаралась успокоить Машу Геля. — Давай я тебя отвлеку. Прикинь, мне сегодня Пётр звонил.
— Какой Пётр? — не сразу поняла о ком речь Маша.
— Ну, Пётр Яковлевич, муж Резеды.
— Да ты что? — удивилась Маша. — Вот
— Да Резеде работу ищет.
— Она поправилась, что ли?
— Ну, не совсем, как он говорит. Ноги не слушаются. А все остальное нормально уже, вроде. А ногами, он сказал, еще заниматься и заниматься.
— И чего ты ему казала? — заинтересовалась Маша.
— Ну, конкретного ничего. Обещала с тобой поговорить.
— Надо будет набрать её после праздников, поболтать. Хорошая она баба. Может, и придумаем чего для неё, — задумчиво сказала Маша. — Я давно хотела человека дополнительного. Не в офис, на удалёнке как раз. Для поиска новых клиентов, продвижения нашего агентства в соцсетях. Может, она и согласится.
Из приоткрывшейся двери выглянула Маргарита Борисовна и пригласила Машу в кабинет.
— Всё, Гель, не могу больше, — торопливо закончила разговор Маша. — Потом наберу, как от врача выйду. Пока!
Через 15 минут Маша вышла из кабинета врача другим человеком. Есть такое заношенное, банальное выражение «ее жизнь разделилась на до и после». Вот ровно так и произошло с Машиной жизнью, после того, как она узнала, что в районе самых важных женских органов у неё найдена опухоль, происхождение которой непонятно, но она в любом случае требует срочного оперативного вмешательства. Надо ее как можно быстрее удалять и исследовать. Ибо медицинская статистика по таким опухолям свидетельствует не в Машину пользу. И дети, в смысле, обзаведение ими, ей пока противопоказаны — ибо изменение гормонального статуса может привести к росту опухоли или к рецидиву после её удаления.
Это был удар. Не то чтобы Маша хотела детей — прямо вот сейчас ей и не от кого было их заводить, если не обращаться к какому-нибудь донору спермы. Но она была очень напугана — и опухолью, и предстоящей своей женской неполноценностью. Опухолью, конечно, больше. Она панически боялась всяких медицинских манипуляций, а уж перспектива того, что ее разрежут и кусок из неё достанут, вообще повергла ее в панику. Умом она понимала, что кусок этот лишний и может натворить в её организме больших бед, если она не начнет предпринимать каких-нибудь срочных мер. Но от ужаса перед всеми этими новостями и предстоящим лечением с неочевидным исходом это всё совершенно не избавляло.
Ни на какую дачу она на следующий день не поехала. Сказалась больной, не открыла дверь заехавшему за ней Григорию, что-то вяло бормотала в ответ на расспросы Гели, чем изрядно ту напугала. Геля хотела было уже бросить своих на даче и срочно приехать к ней — Маша отказалась: её так парализовал страх, что даже пятиминутный разговор по телефону представлял для неё большую проблему. Ей хотелось молчать, лежать и не понуждать себя к общению. Казалось бы, на фоне таких волнений должна была нагрянуть бессонница, но всё оказалось ровным счетом наоборот: Маша легла и проспала, с небольшими перерывами, почти двое суток подряд.
Встала она по-прежнему напуганной, но хотя бы отдохнувшей, без учащенного сердцебиения где-то в районе горла и трясущихся как у бывалого алкоголика рук. Изрядную и единственную радость ей, пожалуй, сейчас доставляло только то, что на дворе были майские праздники и не было необходимости
Понятно, что сначала мысли её начинались и заканчивались двумя нехитрыми вопросами: как же так могло произойти и что теперь делать, парафраз любимых русских вопросов «кто виноват» и «что делать». Но тут разогнаться возможности не было: до появления результатов исследования фактуры особенной для рассуждений не было, чистый страх, да только. Поэтому мысли, предоставленные сами себе, мчали её дальше, к любимому во все времена вопросу о смысле жизни. Вот так вот, и не меньше.
В Машином исполнении вопрос этот касался, в первую очередь, работы. Личная жизнь у нее давно уже отсутствовала, хобби особенных не наблюдалось. Получается, размышляла Маша, если по каким-то делам о ней и стоит судить, так именно по рабочим.
Ей всегда казалось, что у неё лучшая работа из всех, что могут быть, работа мечты. Во-первых, она по душе. Во-вторых, отсутствуют обязаловка и начальники — и пусть она, работа эта, не приносит ей особых доходов, зато имеют место быть большое удовлетворение и желание с утра идти быстрее в офис, к новым делам, людям и задачам. В-третьих, ей очень повезло: она приносит радость людям, борется с человеческим одиночеством, помогает созданию новых семей. Так что работа не только приятная, но и очень полезная. Приходя к такому выводу, Маша ощущала прилив бодрости и сил, так, будто этот вывод имел значение в данной ситуации.
С другой стороны, кто их знает, эти пары? Маша соединяет их, а что происходит дальше? Может, через месяц-другой они разбегаются в разные стороны, проклиная агентство «Счастливая пара» вообще и Машу в частности, а также тот день и час, когда они встретились. И вся эта польза, радость от созидательного труда — она ложная и дутая, обычно такое зарабатывание денег: я вас свела, деньги получила — а дальше хоть трава не расти. И получается, что толку от стольких лет ее жизни и работы — примерно ноль, если не минус.
Мысли ходили, бегали, ездили и прыгали по кругу и другим сложным траекториям. Вместе с ними скакало и настроение: то Маша радовалась и бодрилась, что Вселенная, господь бог и иные высшие силы не могут не присмотреть за таким важным и полезным человеком, как она, несущим столько добра людям. То, наоборот, падала духом, ощущая себя паразитом и лишним человеком, коптящим небо и путающимся у мироздания под ногами.
По телевизору шел какой-то фильм, судя по деталям происходящего на экране — кинокомедия. У Маши не было сил следить за сюжетом. Но ТВ она не выключала: в тишине квартиры ей казалось, что потолок вот-вот на неё упадет, следом сложатся стены. И вопрос опухоли тогда решится сам собой, о её зло- или доброкачественности узнает только патологоанатом. Она лежала, грызла пошлые семечки (о, мама, видела бы ты этот подбородок в шелухе и забитые мелкими черными крошками межзубные промежутки!) и пыталась разговорить мироздание. «Дорогое мрзд! — вежливо и немного заискивающе обращалась к нему Маша. — Тварь я дрожащая, как говорил классик, или право имею. В смысле, право жить. Достойна ли. Или это начало конца?». Маше стало грустно. «Следующий мой мужик должен быть сварщик, — собирая мусор с кровати, подумала она. — Связь с мозгом явно нарушена. Надо перепаять соединение».