Любовь не по правилам
Шрифт:
На память ей невольно пришла история с её отцом, ушедшим из жизни пару лет назад. Раковая опухоль в желудке была, как сказали врачи, выявлена слишком поздно. Отца до поры до времени ничего не беспокоило. А потом так быстро покатилось всё, как с горки: диагноз — операция — пара курсов химиотерапии — сильные боли и уколы наркотических обезболивающих — смерть. Она хорошо помнила, как мучился во время химии отец. В самом начале, уже после операции, когда злокачественный характер опухоли был только что подтвержден, он отказывался от лечения. Говорил, что хочет дожить сколько богом отпущено и не мучать себя химиями и операциями. На активном лечении настояла мать: она очень любила мужа
Теперь, кажется, Маша больше понимала отца. Хотя, несомненно, это очень тяжелый выбор, между «провести отпущенные месяцы в покое» или «провести отпущенные месяцы в больничной суете и мучениях от тяжёлого лечения», когда конец всё равно один. Интересно, сожалела ли мать о своем решении, о том, что надавила на отца и заставила начать-таки лечение? Жаль, что саму мать теперь не спросишь: угасла в течение 6 месяцев после ухода мужа, никаких особенных болячек врачи у неё не нашли, просто заснула и не проснулась, во сне остановилось сердце, на которое она никогда не жаловалась. Маша знала истинную причину происшедшего: мать не смогла жить без отца. Они всегда были вместе и жизнь её стала невыносимо пустой и бессмысленной после его ухода.
Теперь, получается, и Маша может встать перед аналогичным выбором.
Наконец, майские каникулы были позади, пора было выходить на работу. Маша была даже рада тому, что есть объективная причина вытащить себя из депрессии за волосы, как Мюнхгаузен из болота, и отправить на работу, так её замучили мысли о состоянии здоровья и предстоящей операции. Стоял жаркий, почти летний май, напоминавший о том, что он вообще-то весенний месяц, лишь прохладными вечерами, приходившими на смену жарким дням.
Пару недель Маша ещё придумывала отговорки для того, чтобы избежать похода в клинику с целью назначения точной даты госпитализации. Потом взяла себя в руки, да и Геля на нее насела — решила начать с похода к онкологу, для предварительной консультации. Правда, никакой особой ясности визит этот в ее жизнь не внес. Онкомаркеры, во множестве сданные ею, ничего ясного не показали, запутав картину еще больше. Врач лишь подтвердил необходимость срочной госпитализации и операции, после которой, на основе гистологического исследования того, что вырежут из Машиного живота, и будут сделаны окончательные выводы о характере опухоли и дальнейшие прогнозы.
Маша тянула время и боялась решиться на операцию. Ей казалось, что это как падение с высоты — приняв решение и улегшись под нож хирурга, она окажется беззащитной перед всем остальным, будто сорвется с высоты, и хода назад уже не будет. У нее отрежут полживота и встанет она с операционного стола уже не совсем женщиной. Интересно, на место вырезанного ничего не вставляют, никакого муляжа? Это же прямо дырка у нее будет, она в интернете смотрела — ей предстоит лишиться изрядного куска внутренностей.
Ее пугала предстоящая госпитализация, абсолютная беспомощность перед судьбой — она совершенно неспособна повлиять на то, что ней будут делать и чем в итоге дело закончится. Сейчас же, пока окончательное решение не было принято, пока она еще не сказала своего финального «да» и дата операции еще не назначена, есть иллюзия того, что она, Маша, — хозяйка положения, как скажет, так и будет, а не эта чёртова опухоль, нависшая над ней мрачной тучей. Она искала в сети фильмы про страшные болезни с хеппи-эндом, примеривала ситуации и поведение героинь на себя. В общем, колдовала, медитировала, копалась в себе — всё что угодно, лишь бы потянуть время.
Геля жёстко высмеивала эти ее детские мысли, инфантильное поведение, упрекала в легкомыслии, подсовывала
В конце концов, Геля и интернет, после первых же поисковых запросов по теме онкологии, подсовывающий Маше массу пищи для размышления в виде контекстной рекламы, добили её и она назначила себе дату визита к врачу, с целью решения вопроса об операции, на 15 июня. А 13 июня ей позвонил журналист и жизнь ее потекла совсем в другую сторону.
* * *
Семья Подгорных была знакома с родителями Гели, с Горными, 100 лет в обед, как говорится. Они были не только знакомы — состояли пусть в дальнем, но всё же родстве друг с другом. По местной легенде, наверху большого холма, в старой части Коробчевска, «на горе», жили Горные, а внизу, у подножья, в новой части города — Подгорные, соответственно. Так было и с этими двумя семьями: у Горных был старый дом, перестроенный из дедовского пятистенка, на самой маковке горы, а Подгорные отделились от родителей, получив после свадьбы от совхоза участок, внизу, у дороги, прямо за их усадьбой поворачивающей резко вверх.
Тоня и Вера дружили с детства. Их прадеды были родными братьями — для Коробчевска, почти деревни, это серьёзное родство. Так что и они, и их родители регулярно встречались на самых важных местных мероприятиях, типа свадеб, дней рождений и поминок, напоминая друг другу о себе и своих родственных связях.
Мужа Георгия Вера привезла из города, куда после школы, как и Тоня, поехала учиться на медсестру. Жорик, как его сразу стали называть в Коробчевске, оказался очень рукастым парнем — механик, инженер, что называется, «от Бога». Его с удовольствием взяли на работу в местную МТС, станцию по обслуживанию сельхозтехники. В конце 80-х, когда всё совхозно-колхозное начало постепенно приходить в упадок, а кооперативное движение — наоборот, развиваться, Жорик открыл свою мастерскую, где ремонтировалось все — от машин до электрических утюгов. И молодые быстро встали на ноги в финансовом смысле. Родив второго ребенка, Вера ушла с работы, а из декрета и возвращаться обратно не стала: Георгий достаточно зарабатывал, чтобы обеспечить семью и обойтись без её небольшой зарплаты. И если добавить к списку его достоинств ещё и тот факт, что он был непьющим, то для окружающих семья их была практически недосягаемым идеалом.
Жена, Вера, при регистрации взяла, конечно, Жорину фамилию, какую-то, правда, неблагозвучную — не то Геев, не Вшивцев, и не упомнишь. Но её, фамилию эту, никто не помнил, и по ней ни Жору, ни Веру никто не называл, только в официальных документах она и фигурировала. Их обоих называли Подгорными, и в глаза, и за глаза. Да Жорик и не спорил, ему нравилось, благозвучно — Георгий Подгорный!
Подгорными пара была до самой середины 90-х. А потом вдруг начало происходить неожиданное. Сначала Вера с Георгием появились в местном ЗАГСе и подали заявление на смену фамилии, уже через пару месяцев став Фейхельбаумами. А через некоторое время Тамара, жена местного начальника милиции, проговорилась теткам в местной парикмахерской, что ее Толик был в городе на совещании и оттуда привез сногсшибательную новость: Фейхельбаумы подали заявление на выезд.