Любовь не по правилам
Шрифт:
Маша была очень взволнованна этим разговором.
— Понимаете, это не моя причуда, не сиюминутный каприз, я долго обдумывала эту просьбу. У нас складываются довольно серьезные отношения с Ильей. И я хочу сейчас, пока еще они не сложились — оповестить его о том, на что он должен решиться. Я не хочу, чтобы это вскрылось потом, когда расставаться — это рвать по живому. Пусть ухаживает — если будет продолжать за мной ухаживать — с открытыми глазами.
— Маша, вы не волнуйтесь. Лучше обдумайте всё ещё раз хорошенько. Просто это как-то очень не по-женски, чересчур прямо и бесхитростно. Вот эта ваша кристальная честность и выворачивание карманов при том, что вас об этом никто не просил. Но воля ваша, как скажете. Я согласен. Если нужно, присылайте своего «лысого грека» ко мне,
Маша поколебалась прежде, чем ответить. Откровенность в разговорах с посторонними или почти посторонними людьми никогда не была сильной стороной её характера. Но ничего не попишешь, нужно объяснять. Иначе Марат может не согласиться или все же что-то утаить от Ильи, невзирая на ее просьбу.
— Понимаете в чём дело… Илья — очень благородный мужчина, и очень такой, знаете, «мужчина-мужчина». Если эту историю изложу ему я, то этим как бы припру его к стене. Лишу возможности уйти. Потому, что сложно это выполнить без потери самоуважения: выслушать от женщины на больничной койке рассказ о тревожном состоянии её здоровья с туманными перспективами развития ситуации, а потом сказать «ой, вон оно как, ну, я тогда пойду, мне такого не надо». Понимаете? С вами же ситуация другая. После вашего рассказа он может развернуться и уйти. Вы же не будете знать куда он пошел, ко мне в палату или домой? Да даже если и будете — вы ему совсем посторонний человек, перед вами потерять лицо не так страшно. Я хочу дать ему шанс, понимаете?
Врач улыбался, смотрел на Машу удивлённо и изучающе одновременно.
— Маша, вы мудрая женщина. Так всё продумали. И очень сильная, благородная. Будет очень жаль, если Илья ваш окажется слабаком. Вы заслужили иного.
— Да ладно вам. Сейчас я — самая обычная, не очень здоровая и очень испуганная женщина. Так что, поможете, доктор?
— Помогу. Почему же не помочь. Но вы точно хорошо подумали, не пожалеете потом о своём решении?
— Спасибо, Марат. Не пожалею.
* * *
Илья пришел ее навестить примерно через час после ухода доктора. Час — это немного времени. Но его вполне достаточно для того, чтобы извести себя мыслями о резонности своей придумки до полного изнеможения. Впрочем, сказала себе Маша, есть еще сценарий номер два — если дальше того, что есть, Илья отношения развивать не будет. Тогда ему ничего и знать не надо. Останемся, что называется, друзьями. А про друзей так много знать не нужно!
Маше сложно было сегодня с ним общаться. Свою идею она ощущала как камень за пазухой, продолжая, впрочем, считать ее правильной и резонной. Илья, кажется, интуитивно чувствовал эту заминку, общение у них сегодня было какое-то напряженное, она то и дело ловила на себе его вопросительный взгляд. Наконец, он снова присел на пол около нее, взял ее руку в свою, поцеловал. Потом, помолчав, посмотрел Маше в глаза и сказал:
— Машунь, я с тобой поговорить хочу!
— Я слушаю, — сердце у нее колотилось так, что странно было, что Илья этого не слышит.
— Ты мне очень нравишься. Нет, даже больше — я, кажется, влюбился. Давай будем вместе? Мне кажется, у нас есть шанс и всё будет очень хорошо. По крайней мере, я приложу к этому все усилия, — он волновался так, что на лбу выступила испарина. Как же так, совсем чужой мужчина, она его и не знает толком, а такой вдруг родной — и так быстро им стал! Даже запах от него, не резкий, пряный, и тот — совершенно не чужой, а очень близкий, не раздражает ее, такое чувствительное всегда, обоняние.
Ну вот, значит, действуем по сценарию номер раз. Вдох, выдох — поехали! И пусть мне повезет!
— Илюш, ты мне тоже очень нравишься, но у меня к тебе просьба. Я очень прошу тебя, отнесись к ней серьёзно, выслушай меня внимательно и сделай,
— Да, конечно. Что-то случилось? — напрягся Илья. Он даже чуть отпрянул от нее, чтобы заглянуть в глаза.
— Да нет, погоди, ты не понял. Я прошу тебя дойти до моего лечащего врача, и послушать его заключение о моем состоянии здоровья. Потом ты пойдешь домой, или не домой, а на работу. Ну, короче, ты пойдешь и подумаешь над тем, что он тебе сейчас расскажет. Не спорь со мной, так надо. Если ты будешь по-прежнему готов настаивать на своём предложении — ты завтра придешь ко мне и мы всё обсудим. Если нет — я тебя пойму. Нет, погоди. Целоваться мы потом будем, — она заканчивала свою речь, уворачиваясь от поцелуев Ильи.
— Маш, вот скажи мне, к чему эти таинственности и испытания, как в сказке? — Илья улыбался, сжимая ее руку в своих ладонях.
— Я хочу быть уверена, что ты как следует всё обдумал и хочешь быть со мной не по внезапному импульсу, а на основании полной информированности и тщательного обдумывания. Пойми, для меня это очень важно. Я такой человек, что потом сгрызу себя мыслями о том, что ты меня просто жалеешь и хочешь быть со мной из жалости, по причине своей доброты и общего благородства, — от страха у Маши свело связки, и голос быть тихим и сиплым. — Я, правда, этого не выдержу. Так что пойди мне навстречу, сделай так, как я прошу. И если ты завтра придешь ко мне и повторишь свое предложение — я обещаю, что скажу тебе «да» и больше никакими испытаниями тебя изводить не буду.
Видно было, что Илья очень расстроен и напряжён. Он держал себя в руках изо всех сил, хотя было заметно, что ему очень хочется начать спорить с Машей, с ее предложением. Он поцеловал её на прощание, оставил на прикроватной тумбочке пакет с продуктами, которые он купил для визита в больницу, и молча вышел.
Сутки тянулись как известная китайская казнь с выбритой макушкой и каплями, мерно капающими на неё и сводящими казнимого с ума. За это время Маша успела сгрызть себя практически целиком и полностью, пожалеть примерно раз тысячу о своём решении, называя себя «дурой дурацкой», и столько же раз сказать себе, что, как в рекламе, «всё правильно сделал!». Обидеться на жизнь, судьбу и бога за то, что ей посланы такие испытания, пройти стадии «за что мне это и почему», «он передумает со мною быть и я умру в хосписе, среди чужих людей». «продаю все, и уезжаю в Израиль, в Китай, к чёрту на рога — лишь бы подальше от Москвы и чтобы медицина была передовая, и пусть будет что будет!», и куча еще всякого, отчего она совсем ослабела.
Помимо волнений о том, что решит Илья после разговора с врачом, Машу мучила мысль о том, что значит формулировка «давай будем вместе». Он не хочет на ней жениться? Ну, собственно, его тоже можно понять: они знакомы всего ничего, было бы странно, если бы он принял такое решение совершенно не зная Маши. Нет, с подозрительностью в себе надо начинать бороться! Судя по сплетне, принесенной Гелей, а также смутно ей известной истории с Лилей, дочерью Светланы Александровны, у мужика есть некоторый опыт не слишком позитивных финалов развязки романа. Правильно он делает, что осторожничает. Маше это нравится: он бы очень смутил ее, предложи он ей сейчас руку и сердце. Она еще и сама не готова к таким решительным шагам. А вот попробовать, дать друг другу шанс — она готова. Так что, пожалуй, все к лучшему!
Сутки она не ела, просто — не могла, не шла пища в рот, от лекарств на пустой желудок подвздошье болезненно сводило. Она пыталась заглушить неприятные ощущения чаем — жидкость это было единственное, что её встревоженный организм был готов принимать, но получалось не особенно успешно. Она лежала, закрыв глаза и пытаясь уснуть, и повторяла: осталось совсем немного, скоро всё будет ясно. Маша, терпи! Телефон лежал рядом с ней, на тумбочке, иногда вспикивая смс-ками или уведомлениями соцсетей. Было очень соблазнительно взять в руки его плоскую и гладкую тушку, набрать знакомый номер и выдохнуть: «Извини, была неправа! Приходи, я очень скучаю! Давай будем вместе, пожалуйста, я очень этого хочу! Мне кажется, ты тот самый мужчина, которого я так долго ждала». Но она удерживала себя от этого шага.