Любовь Орлова
Шрифт:
Однажды за обедом, неотрывно слушая Григория Васильевича, я всё же опустила глаза в свою тарелку. Когда я снова подняла их, то взгляд Григория Васильевича показался мне очень странным. Его глаза смотрели пристально, преданно, прямо-таки в самую душу, будто он ждал от меня какого-то откровения. Я опешила. Увидев моё явное недоумение, он рассмеялся и — снял с себя очки. Оказалось, что он из Америки привёз так называемые «очки для заседаний». Преданно слушающие глаза были нарисованы на стёклах, и за ними можно было спокойно дремать во время скучных докладов. В зрачках же были дырочки, в которые, если что, можно было всегда всё увидеть и оценить ситуацию.
Ручки с фонариками, непомерно огромные карандаши, причудливых форм точилки, музыкальные блокноты — всё это в изобилии привозил Григорий Васильевич из частых поездок за границу. Ничего
Это был их рай. Но рай этот создавался буквально потом и кровью — в основном её. Для постройки такого дома и поддержания жизни такого уровня — машина, шофёр, кухарка, сторож и пр. — необходимо было гораздо больше денег, чем могла дать даже их звёздная деятельность в кино. И Любовь Петровна всё свободное от съёмок время концертировала. Наверное, не было в стране более или менее заметного города, где бы она не пела, не танцевала, не говорила. Зато ни один художник не мог с таким правом говорить, что его лично знает вся страна. Собственно, именно концертная деятельность, эстрада, и положила начало её артистической карьере.
Эстрада сопровождала её всю профессиональную жизнь — и до театра, и во время театра, и до кино, и после него, до самого конца. Начинала она с театрализованного романса, жанровых музыкальных миниатюр. Постепенно это увлечение прошло, она стала петь классику: детский цикл Даргомыжского, Чайковского, Глинку, Шуберта. Затем в её концертный репертуар ворвались песни Дунаевского из фильмов её Гриши.
«Я очень люблю эстраду… Начинается она обычно с выхода — с походки лёгкой, на полупальцах. С первого шага на сцену надо любить зрителя. Всех и каждого, а не только партер. Эстрада — очень суровая школа для актёра… Как часто актёры срывают себе голос оттого, что не умеют владеть дыханием… И микрофоны мне нужны только тогда, когда я выступаю перед очень большой аудиторией», — говорила она в одном из интервью. Но самое главное — она лично встречалась и разговаривала со зрителями вне своих актёрских образов, щедро одаряя личностной самоценностью во всём её масштабе и всесильной женственности.
Любовь Орлова с концертами объездила буквально всю страну. Почти в каждом письме к ней её почитатели упоминают о том, как им посчастливилось быть на её концерте — в Тамбове, Ленинграде, Риге, Краснодаре, Севастополе, Одессе, Новосибирске, Пскове, Архангельске, Астрахани. Самолёты, поезда, гостиницы. Как правило, на гастролях она давала по два концерта в день. Но иногда обстоятельства складывались так, что за один день приходилось петь пять-шесть концертов! Уставала так, что плакала, падала в обмороки, и об этом никто бы никогда не узнал, если бы не неизменный спутник во всех гастролях, её постоянный аккомпаниатор Лев Миронов. Только он и мог видеть те минуты её слабости, о которых она сама никогда не говорила. Поезда попадали в снежные заносы, рейсы задерживались из-за нелётной погоды, самолёты совершали вынужденные посадки на аэродромах других городов. Но ничто не мешало ей выйти к зрителю со своей ослепительной улыбкой. Вот одно из писем Любови Петровны, которое даёт лишь отдалённое представление о её нагрузках: «Только вчера кончила сниматься на натуре “Очной ставки” («Ошибка инженера Кочина». — Н. Г.), вышло, что снимались беспрерывно две недели. Жара ужасная, под прожекторами и солнцем измучилась. Завтра еду в Ленинград. Сегодня ездила получать деньги в филармонии. Говорила относительно своих самостоятельных концертов в зимнем сезоне… Съездила в Ленинград хорошо. Я спела за 5 дней 11 отделений… 2-го еду в Курск. 7-го в Ярославль на три дня. 26-го состоялись первые съёмки “Золушки” («Светлый путь». — Н. Г.)… Смотрела “Очную ставку”. Кажется, ничего…»
Это строки из письма человеку, который в течение более полувека был неотъемлемой частью её жизни. Я уже говорила о нём: Лев Николаевич Миронов — пианист и постоянный аккомпаниатор Орловой. Маленький, худенький, лысоватый. У него была странная манера отрывисто смеяться как-то в нос, потирая при этом руки. Он и его жена — тоже Любочка — были частыми гостями во Внукове. Его называли не иначе как Лёвушка, и отношение к нему его певицы и друга было самым доверительным. Это он разделял все тяготы её нелёгкого труда, подставляя плечо и руку на бесчисленных ступенях и лестницах, в темноте погасшего вдруг электричества в гостиничных коридорах, в немыслимых прорывах через толпы
Было ещё одно обстоятельство, которое делало труд Орловой, особенно на гастролях, крайне тяжёлым. Любовь Петровна страдала редким и неизлечимым недугом — болезнью Меньера. Без всякой закономерности, внезапно начинались головокружение и рвота. Как правило, это состояние вызывалось ярким светом и жёлто-оранжевым цветом. Как назло, во многих респектабельных гостиницах были шторы именно жёлто-рыжего рытого бархата. «Не могу же я требовать переселить меня в другой номер из-за цвета занавесок. Решат, что это капризы знаменитости», — жаловалась мне Любовь Петровна. Но и здесь она нашла выход: спала с чёрной повязкой на глазах и возила в чемодане большие чёрные шторы, которые прикрепляла к гостиничным. В её спальне во Внукове окна за пёстрым нарядным ситцем занавесок тоже были затянуты чёрной тканью. На подушке частенько можно было видеть брошенную чёрную широкую ленту…
Уже в годы освоения целины она летала, как и многие наши выдающиеся мастера, в эти неведомые дали. Местные самолёты болтало так, что, спустившись по трапу на землю, артисты падали в обморок, но Орлова ни разу при этом не отменила концерт. Джим Патерсон вспоминал, как в конце 1950-х годов (ей уже около шестидесяти) они выступали где-то в Сибири на многотысячном стадионе. Был холодный ветреный осенний день. Любочка «работала» свой знаменитый номер на пушке из «Цирка» — шестиметровая высота, тонкое трико…
Иногда на гастролях возникали по-настоящему опасные ситуации. В 1952 году Любовь Петровна давала концерт в каком-то приграничном городе Западной Украины, где, как мы знаем, всегда существовали активные антирусские настроения и политические движения. Орлова в финале концерта вышла на поклоны. Кто-то из публики подал ей необыкновенный букет роз. «Я сразу обратила на него внимание, — рассказывала нам потом Любочка. — Теперь я понимаю, что он был траурный. Белые розы, а в середине совершенно необычные — чёрные. Я таких никогда не видела». Она взяла букет. Бумагу, в которую он был завёрнут, надорвали именно с обращенной к ней стороны. Любочка уколола палец, шипы оказались пропитанными ядом. Началось стремительное заражение крови, жизнь Орловой была в опасности. Любовь Петровна лежала в кремлёвской больнице на улице Грановского, ей несколько раз делали переливание крови. Григорий Васильевич не выходил из её палаты, мама и бабушка без конца бегали в больницу. Я слышала их тревожные разговоры: Сталин послал свой личный самолёт в Лондон за очередным светилой… снова переливание крови… ей, слава богу, лучше… она выздоравливает…
Итак, их дом-крепость, дом-рай, воздвигнутый к 1939 году, почти десятилетие оставался пустым, и его хозяева редко могли вкусить покой и тишину, наполнявшие их жилище. Помимо бесконечной кочевой жизни в судьбу не только их, но и всей страны вторглось событие, разделившее жизнь каждого на «до» и «после». Война…
Разлука с домом была обоюдно тяжела и драматична. Когда немцы подошли к Москве, в нарядном дачном посёлке стояли наши военные части. Солдатам в их нелёгком быте было не до чужого уюта, и потом дом надо было снова приводить в порядок. А у бабушки в двери её комнаты долго существовало прорезанное окошко, через которое арестованным подавали еду, — здесь была гауптвахта. Внуково я помню уже послевоенным, когда ещё был цел и не застроен лес сказочной красоты, с остатками просторных аллей и высокой травой с цветами. Мы с бабушкой ходили в этот лес за грибами, и часто приходилось нам заглядывать в глубокие, полные воды воронки от бомб.
Итак, хозяева опустевшего дома во время войны, как и многие их соотечественники, были в разлуке со своим жилищем — бездомные…
ВОЙНА
21 июня 1941 года каждый встретил по-своему Орлова и Александров отдыхали в Кемери под Ригой. Он начал работу над сценарием своего нового фильма «Весна». Пока что сценарий назывался «Звезда цирка», и в его основе было очень понравившееся Александрову обозрение Московского мюзик-холла. Авторы этого обозрения Раскин и Слободской тоже были в Кемери и готовились включиться в работу с режиссёром. Любочка, невзирая на отдых, уже успела дать два концерта. Но всё же главное — это наконец возможность быть вместе, звук моря, уютные кафе, пахнущие знаменитым рижским бальзамом и кофе…