Любовь поры кровавых дождей
Шрифт:
Выслушав командира, комиссар тоже призадумался. Однако и Нелидова что-то смекнула.
— Вы считаете, что мы, женщины, уступаем вам в мужестве? — спросила сержант, в упор глядя на Балашова, когда мы снова приблизились к ней. — Вы думаете, что я не справлюсь с заданием? Ведь именно так вы думаете, товарищ капитан? — Она смотрела на него с каким-то ожесточением.
— Сержант, — умоляюще проговорил капитан, непривычно вытянув шею, но тут же опомнился и, повысив голос, приказал: — Сержант Нелидова, сейчас же ступайте к дальномеру!
—
— Приказываю идти к дальномеру! — громче повторил капитан.
Нелидова все еще медлила, она растерялась, не знала, как поступить.
— Если вы не пошлете меня на задание, если замените другим бойцом, чтобы не подвергать меня риску, я всю жизнь буду терзаться… Я буду думать, что меня… из-за того, что я недостойна, что я женщина… — Слезы застилали ее большие голубые глаза, голос дрожал.
— Марш к дальномеру! — рявкнул капитан, и глаза его сверкнули. Но на этот раз Кузьма Грозный не был так грозен, не хватало ему обычной суровости и силы.
Когда Нелидова повернулась на каблуках и отошла, Балашов обратился ко мне:
— Подгоните дрезину к разгрузочной платформе, снимите с пути, подайте поезд назад и переместите дрезину в начало состава. На всю эту операцию даю девять минут! — Он заглянул мне в глаза, словно стремясь убедиться, верно ли я его понял, и спрыгнул с платформы.
Этого капитан никогда не делал; даже во время боя, как бы он ни спешил, всегда степенно сходил по железной лесенке.
Хотя Балашов поручил переместить дрезину мне, сам он ни на шаг не отходил от нас, самолично отдавая все распоряжения.
Комиссар тоже неотлучно присутствовал при этой операции.
Совсем близко от стоянки бронепоезда вдоль полотна тянулась бетонная эстакада протяженностью метров в сто. Мы перенесли дрезину на эту эстакаду, выполнявшую роль разгрузочной площадки, потом отодвинули бронепоезд назад и снова поставили дрезину на рельсы. Таким образом дрезина оказалась в голове бронепоезда. На все это ушло около двенадцати минут.
— Вызовите ко мне бойца, которого мы прикрепили к Нелидовой, — велел командир.
Вскоре боец по фамилии Терехов стоял навытяжку перед командиром.
Ему было лет двадцать — двадцать один. Рыжеволосый, худой, болезненный с виду. Я знал его уже давно. Тихий и незаметный, он был очень добросовестным и старательным бойцом.
Командир с сомнением оглядывал его.
— С какого ты орудия, Терехов?
— Со второго, товарищ капитан, — неожиданно бойко ответил Терехов.
Командир обернулся к нам и тихо, чтобы парень не услышал, проговорил:
— Верно, там не сгодился, потому и раздобрились, отдали на дрезину. Как говорится, на тебе, боже, что нам негоже. — Потом повысил голос. — Хотим поручить тебе особое задание, товарищ Терехов, справишься? — спросил командир и посмотрел на него в упор.
— Справлюсь, товарищ капитан, — быстро, весело и уверенно ответил Терехов и еще сильнее вытянулся.
— Ты должен повести
— Сумею, товарищ капитан, только если покажут, как водить-то надо! А технику я люблю, с ходу разберусь, — охотно, с живостью ответил боец и, улыбаясь, уставился на нас. У него было такое выражение, точно он стремился узнать по нашим лицам, правильно ли отвечает или нет.
— Больно уж он веселый, — опять тихо сказал нам капитан. — Понимает ли он, что ему грозит? — Потом снова перевел взгляд на Терехова. Помолчал.
— Откуда ты родом, Терехов? — тихо спросил комиссар.
— Из Смоленска, товарищ комиссар.
— Дома-то у тебя кто?
— Никого уже не осталось, товарищ комиссар, фашисты всех поубивали. Я за родных отомстить должен. Я клятву дал, товарищ комиссар!
Капитан долго смотрел на Терехова, изучая его, потом сделал шаг вперед и протянул бойцу руку.
— Молодец, Терехов, ты настоящий боец! — сказал он и, обернувшись, крикнул: — Нелидову ко мне!
Нелидова тут же оказалась перед ним. Она уже надела шинель, подпоясалась ремнем. Глаза у нее блестели ярче обычного, лицо горело.
— Покажите Терехову, как нужно привести в движение дрезину, как разогнать, как вести вперед или назад, как останавливать, как тормозить, словом, все, что следует знать ее водителю. Ну, живо!
— Не могу показать, товарищ капитан!
— Что-оо?!
— Дрезину вожу я, это моя обязанность. Терехов пока не сможет, — твердо произнесла Нелидова, только голос ее слегка дрожал.
— Молчать! — взревел капитан. — Сейчас же передайте ему ключ! Живо!!
Нелидова не двинулась с места. Она стояла и молча, в упор смотрела на капитана.
Во всем ее облике была такая непреклонность, что пораженный комиссар обошел ее кругом, остановился перед ней, заглянул ей в глаза, потом вернулся к нам и, отведя в сторонку, сказал:
— По-моему, сейчас просто неудобно посылать Терехова одного. Все смотрят на нас. Пусть уж едут на задание вдвоем, и для парня практика будет… В конце концов, почему именно сегодня пустят немцы эту распроклятую платформу? Капитан, тебе, часом, нервы не изменяют?.. День-два минует, и Терехов освоит дело, сам начнет водить дрезину. Я думаю, так будет лучше, — заключил он и покосился на меня в ожидании поддержки.
Комиссар наш обладал ценным качеством, о котором я, кажется, уже упоминал: не выходить из себя и не теряться даже в минуты крайней опасности. А если он предлагал что-нибудь, то это бывало так продумано и обосновано, что не согласиться с ним было невозможно.
У капитана дергались веки, он то и дело поглядывал на часы.
— Гото-овсь! — раздалась наконец его громкая команда.
Паровоз зашипел, запыхтел, по боевым платформам торопливо загрохотали солдатские сапоги. Залязгал металл — это крепили орудия, чтобы не болтались во время хода из стороны в сторону.