Любовь — последний мост
Шрифт:
— Откуда они могут знать, что мы из полиции? — сказал Росси.
— Вечно он находит отговорки, — сказал Навиль Филиппу. — И с таким вот субъектом приходится работать пятый год.
2
Росси резко затормозил перед высоким зданием с фасадом из стекла и стали, построенном в стиле шестидесятых годов.
Молодой инспектор помог Филиппу выйти из «ситроена», как будто тот был стариком. Насколько блестящим был фасад здания управления полиции, настолько скучно и тоскливо выглядело все изнутри. Стены окрашены
На четвертом этаже они остановились перед дверью с обитой эмалированной табличкой «Отдел по борьбе с наркотиками». Навиль постучал в дверь.
— Войдите! — крикнули изнутри.
Они вошли в просторную комнату, стены которой были покрыты той же отталкивающей краской, что и коридор. Свет сочился в два окна из внутреннего двора здания. За деревянным письменным столом сидел седовласый худощавый чиновник. Держа сигарету «голуаз» в углу рта, он с отсутствующим видом печатал что-то на электрической пишущей машинке. Кабинет пропах табаком, хотя окна во внутренний двор были открыты.
— Извините, шеф, — сказал Навиль. — Возвращения месье Сореля в отель пришлось ждать долго. — И, обращаясь к Филиппу, представил шефа: — Это комиссар Жан-Пьер Барро.
— …из уголовной полиции, — сказал худощавый криминалист с тем же отсутствующим видом.
— Из уголовной?
Комиссар встал, покачивая головой.
— Я в настоящий момент замещаю начальника отдела по борьбе с наркотиками. Его положили в больницу. Ничего страшного. Но работать сейчас он не может. — Барро, одетый в синюю с белыми полосками рубашку навыпуск, был очень высок.
— Добрый день, месье Сорель, — сказал он. — Прошу извинить за беспокойство, однако нам необходимо установить личность одного молодого человека, причем срочно.
— В каком смысле?
— Это я вам позже объясню, — высокорослый криминалист протянул Филиппу холодную сухую руку. — Кабинет выглядит ужасно, я понимаю, а что прикажете делать? Мебели получше нам не дают, — сказал он. И, повернувшись к инспекторам, добавил: — Благодарю вас, господа, — после чего Навиль и Росси вышли из кабинета. — Ну, а теперь к делу! Пройдемте со мной!
Он открыл одну из дверей и вошел в маленькую комнату без окон. В одной из стен была прямоугольная полоска стекла. Филипп глубоко втянул воздух. Сквозь это стекло он увидел своего сына. С ним беседовали двое полицейских. Они сидели за четырехугольным столом в рубашках с подвернутыми рукавами.
— С обратной стороны у этого стекла поверхность зеркальная, — сказал комиссар. — Там зеркало, а здесь — прозрачное стекло. Вашего сына как раз допрашивают два инспектора.
Филипп приблизился к стене и внимательно посмотрел на Кима. «Я не видел его не то четыре, не то пять лет, — подумал он. — В последний раз он показался мне очень стройным, у него были такие же сияющие голубые глаза, как у Кэт. У многих женщин при его виде туманились глаза. Внешне он совсем не изменился, ничуть.
— Так что же?.. — спросил Барро.
— Да, — кивнул Филипп. — Это мой сын Ким.
— Вы уверены?
— Абсолютно. Он… совершенно не изменился за прошедшее время. Нисколько…
— Вы не подвергаете сомнению, что это ваш сын?
Филипп с нескрываемым неудовольствием посмотрел на инспектора.
— Я уже дважды подтвердил этот факт. С какой стати мне лгать?
— Извините, месье. Вы известный ученый. А вдруг кто-то, похожий на вашего сына, выдает себя за него, чтобы что-то выторговать для себя…
— Нет, это он, Готов поклясться.
— Послушайте еще его голос. Чтобы окончательно убедиться или… — Он включил какой-то прибор в стеклянном футляре. Из динамика послышался голос Кима. Он прекрасно говорил по-французски:
— …несчастье, вся моя жизнь была сплошным несчастьем. Мать умерла во время родов… Я рос в доме отца и сестры моей матери… когда-то она была знаменитой пианисткой, весь мир знал ее, Ирену Беренсен! У меня всего было вдоволь… Сначала полным-полно игрушек, потом меня поместили в самый лучший интернат, покупали самые дорогие тряпки, оплачивали тренеров по теннису и гольфу, словом — я получал все, что можно получить за деньги. Но любовь?.. Ее не было и в помине! Ни со стороны этой Беренсен, ни со стороны моего отца…
— Это вы рассказывали вчера, нам это уже известно, — сказал один из инспекторов, сидевших с Кимом за прямоугольным столом. Перед ними стоял включенный магнитофон.
— Хватит, месье, вешать нам лапшу на уши! За дураков вы нас считаете, что ли? Тоже мне — тяжелое детство, нечего сказать! Моя мама тоже как-то наступила на одну мою игрушку и сломала ее — так что ж из этого? На большую дорогу грабить выходить?
Над дверью соседней комнаты зажглась полоска света.
— Ваш отец опознал вас. Только что…
Ким внимательно оглядел комнату, его взгляд остановился на зеркале.
— Он по ту сторону стены, да?
— Да.
— Отец! — закричал Ким так громко, что Филипп вздрогнул. — Отец, прости меня! — он бросился к зеркалу. Филипп невольно отпрянул от стены. От сына его отделяло всего несколько сантиметров. — Прости меня, отец!
Оба инспектора схватили Кима за плечи и силой заставили опять сесть на стул.
— Методы у вас как в гестапо! — кричал Ким. — Вы об этом еще пожалеете! Мой отец подаст на вас жалобу. Так что ждите беды, мясники!
— Это все будет записано на магнитофон, — сказал один из инспекторов. — Еще одна такая выходка, и мы прервем допрос. И, кстати, из страны палачей и «мясников» родом вы, а не мы!
— Можно мне поговорить с Кимом? — спросил Филипп у комиссара.
— Нет, — ответил Барро. — Вам запрещено вступать в контакт с ним до окончания следующей стадии допросов. — Барро положил руку Филиппу на плечо. — Я ваши чувства понимаю. Но у нас свои правила.
Ким перегнулся через стол и не сводил глаз с зеркала: